Второе лето Союза «Волшебные штаны»
Шрифт:
Кармен вытянула руки вверх и похрустела пальцами.
— Я хочу, чтобы ты за меня меньше волновалась, но не забывала обо мне. Я хочу, чтобы ты по мне скучала, когда я уеду в университет, но не грустила. Я хочу, чтобы ты не менялась, но не чувствовала себя одинокой. Я хочу время от времени уходить от тебя, но чтобы ты никогда не уходила. Нечестно, правда?
Кристина пожала плечами:
— Ты дочь, я мать. Это не всегда честно. — Она засмеялась: — Что-то не помню, чтобы ты меняла себе подгузники.
Кармен засмеялась в ответ.
—
Эти простые слова опустились на них мягким облаком. Кармен придвинулась ближе, чтобы мама погладила ей спинку.
Би!
Посылаю тебе Штаны, которые дарят любовь
И чудеса. Я словно живу в другом мире. Знаю, ты поймешь, Би. Я не имею в виду всякие нежности, хотя и в них я сейчас лучше разбираюсь. Я имею в виду, что испытываю бесконечное счастье, которое граничит с бесконечной болью. Я боюсь быть такой счастливой. Я боюсь жить на пределе.
Но ведь ты со мной, правда, Би? Эх, хотела бы я быть такой же храброй, как ты.
Целую,
Лена
Если раньше было очень тяжело ждать и хотеть, то теперь стало просто невыносимо. Лене казалось, что чем больше она думает о Костасе, тем дольше тянутся часы.
Лена жила не для себя. Случилось то, чего она всегда боялась. Но потом Лена решила, что такова, наверное, плата за любовь.
Когда он позвонил в понедельник, она бессознательно поглаживала телефон. Вместо того чтобы повесить трубку, она бы с удовольствием хоть сутки слушала дыхание Костаса.
Когда он позвонил во вторник, она игриво хихикала полтора часа, подозревая, что настоящая Лена заперта в шкафу с кляпом во рту.
Он не звонил в среду, а когда позвонил в пятницу, голос у него был странный — какой-то чужой.
— Боюсь, я не смогу приехать на выходные.
Лена чуть не потеряла сознание.
— Почему?
— Мне… мне, наверное, придется вернуться.
— Куда вернуться?
— В Грецию.
Она ахнула:
— С твоим дедушкой все в порядке?
Он помолчал немного:
— Думаю, да.
— Тогда почему? Что случилось? — Она была слишком настойчива, но не могла сдержаться.
— Дома есть другие дела, — медленно ответил он. — Я объясню, когда сам разберусь. — Он не хотел новых вопросов.
— Что-то плохое? Все будет в порядке?
— Надеюсь.
Перед Лениным мысленным взором пронеслись все несчастья, которые могли стрястись.
— Мне пора, — сказал он. — Я бы очень хотел с тобой еще поговорить, но мне пора.
«Подожди!» — хотела закричать Лена.
— Я люблю тебя, Лена.
— Пока, — с тоской сказала она.
Он не может вот так вот взять и уехать! Она умрет без него! Когда они снова увидятся? Лену успокаивала только мысль, что ждать надо до пятницы.
Как же она ненавидела эту неясность и собственное бессилие. Ей казалось, что Костас вырыл огромную яму на дороге ее жизни и она вот-вот туда
В дверях появилась Эффи. На ней были кроссовки для бега.
— У тебя все в порядке?
Лена покачала головой. Она закрыла глаза, чтобы не плакать.
Эффи подошла ближе:
— Что случилось?
Лена вздохнула и с большим трудом, тихо произнесла:
— Оказалось, что быть любимой Костасом гораздо тяжелее, чем быть ему безразличной.
— Ваши внуки сюда приезжали, да? — спросила Бриджит Грету за завтраком.
Бабушка ела тост.
— О да. Каждое лето, пока им не исполнилось семь. А когда они были совсем маленькими, я каждую зиму приезжала к ним на полтора месяца.
— А почему перестали? — спросила Бриджит.
— Потому что Марли попросила меня не приезжать.
— Почему, как вы думаете?
Грета вздохнула:
— У них тогда все как-то разладилось. Марли не хотела, чтобы кто-нибудь вмешивался, даже я. Я хотела воспитывать детишек по-своему, а Марли и Франц и слышать об этом не желали.
Бриджит опечалилась:
— Грустно.
— Ох, девочка. — Грета села поудобнее. — Ты даже себе не представляешь, как грустно. Марли любила своих детей, но ей приходилось тяжело. Она ложилась в постель сразу после обеда, а когда им было лет по восемь, то и после завтрака. Она начинала разбирать стиральную машину, а потом уходила, и белье так и лежало, пока Франц не вспоминал о нем.
Бриджит прижала ладонь к щеке. Небо затянулось тучами, и на кухне стемнело. Бриджит вспомнила, как мама целыми днями лежала в кровати. Вспомнила, как та расстраивалась, если у Бриджит в волосах застревали травинки или если она пачкала босоножки. Бриджит приучилась стирать сама, потому что из прачечной одежда не возвращалась неделями.
— А почему они… перестали приезжать? Я имею в виду дети.
Бабушка поставила локти на стол:
— Если честно, я ужасно ссорилась с Францем. Я знала, что Марли попала в беду, и все время за нее волновалась. Франц закрывал глаза на то, что прекрасно видела я. Я говорила, что Марли нужно показаться врачу, а Франц не соглашался. Я говорила, что ей необходимы лекарства, но Франц снова не соглашался. Он был ужасно зол на меня и тут же забрал детей. Он сказал, чтобы я перестала звонить и оставила Марли в покое. А я просто не могла.
Бриджит заметила, что у Греты дрожат губы. Бабушка судорожно сжимала старческие, в коричневых пятнах руки.
— А я не зря беспокоилась. Не зря, потому что…
Бриджит встала так стремительно, что чуть не уронила стул.
— Я кое-что забыла сделать наверху. Простите, Грета. Мне надо идти.
Не оглядываясь, Бриджит поднялась по лестнице. Первое, что она увидела в мансарде, была коробка, та, в которую она ни разу не заглядывала. В самых страшных своих снах Би превращалась в Пандору. Она представляла себе, что эта коробка — черная дыра между сегодняшним днем и ее детством, и если Би ее откроет, то провалится внутрь и умрет.