Второе посещение острова
Шрифт:
Инес прикрикнула на них. Девочки в ответ завопили, как я понял, что так делает Владимирос. Стали распевать, чудовищно коверкая слова:
— «Жан, Жан, Калимжан, приходи в мой лавка, я торгую баклажан – самый вкусный травка!»
Люся, подкармливавшая Гришку всем понемножку, укоризненно посмотрела на меня, спросила:
— Вы и свою Нику учите таким глупостям?
В общем, веселье было в самом разгаре, когда издали, откуда-то со стороны мостика донеслось призывное бибиканье автомашины.
— Это Лиз, – сказал Никос, вставая. – Англичанка.
— Можно
Никос кивнул. По дороге к его машине он зашел в дом, вынес оттуда какую-то банку и кисть.
Мы доехали до мостика, где из своего «фольксвагена» пересело к нам странное существо – пожилая женщина с лицом, сплошь покрытым желтоватым пухом. Она сидела с Никосом, развернув план–схему своего участка земли, а я сидел сзади и предавался размышлениям, часто ли она бреется, если бреется вообще.
Должно быть, последний стопарик шестидесятиградусной водки, который я хватил напоследок, сделал своё дело, потому что я всё-таки спросил:
— Шевинг? Бреетесь?
Если бы ты, Маринка, находилась тут, я бы получил затрещину. Лиз не обернулась, не ответила. С этой минуты не общалась с мной, «хамом из России», как она справедливо подумала.
И я заткнулся.
Мы ехали бездорожьем по живописным горным дебрям, густо поросшим средиземноморской растительностью. Пчёлы и бабочки мелькали в столбах солнечного света, бьющего из-за стволов деревьев.
Хотя эти места были сравнительно далеки от моря, при наличии автомашины и проложенной дороги можно было спуститься к нему минут за двадцать, а до города – за полчаса. Когда мы остановились в тени корабельных сосен на небольшом плоскогорье, и я вышел из машины, вдохнул настоянный на хвое чистейший горный воздух, увидел вдали морскую синь с островками, мне стало жаль, что я и помыслить не могу купить эту «землю», чтобы построить тут дом для своей жены и дочки. Не для себя. Ибо моё время выходит. Как выходит оно у отца Никоса, который как приехал, так и заснул где-то в одной из комнат.
Никос ходил окрест с банкой и кистью, делал на скалах и стволах деревьев красные отметины. Старушка Лиз семенила вслед со своим планом. У неё был недовольный, деловой вид.
«Если бы мы с Дмитросом нашли не сундук церковных книг, а клад старинных золотых монет? Всё вдруг стало бы реальным, возможным… И преступным! Ведь говорил же Дмитрос, что древности, найденные в земле Эллады – собственность государства».
Я даже встряхнулся, как Гектор, отгоняя пустопорожние мыслишки.
«Чур меня, чур!» – думал я, когда машина тронулась и мы поехали почему-то не вниз, а ещё дальше наверх. И тут Никос спросил:
— Почему тебе не купить тут землю? Государство платило бы тебе пенсию, взял бы ссуду в банке… У тебя в Греции много друзей, таких, как Константинос. Я помог бы построить дом, как у меня.
— Никос! То, что сейчас произошло, называется телепатия. Только что думал об этом… Ты и так «строишь» мне рот, зубы. Спасибо. Но я должен жить у себя, в России. Там мои читатели… Куда мы едем?
– Xочу купить мёд. Самый лучший в Элладе.
Неожиданно после крутого подъёма перед нами возник плетень,
— Панайотис! Панайотис! – позвал Никос.
Из-за дома с пластиковой лейкой в руке вышел высокий, совершенно лысый человек лет сорока. В майке и джинсовых брюках.
Нисколько не удивившись появлению неожиданных гостей, он открыл хлипкую калиточку в изгороди, впустил нас на участок, усадил за деревянный стол в тени отягощённой плодами груши. Здесь же стоял мотоцикл и несколько пластиковых канистр.
Никос объяснил Панайотису, кто мы такие – госпожа Лиз из Англии, Владимирос – из России. Житель горной глуши на это никак не среагировал. Молча ушёл в дом и пропал.
За это время я зметил невдалеке, под свисающими с подпорок виноградными гроздьями нечто в высшей степени странное, марсианское – очень большой белый шлем космонавта, укреплённый на невысоком столбе.
Детское волнение охватило меня. Я встал и двинулся к этому шлему.
«Живёт тут высоко в горах. По ночам над головой звёздное небо, спутники, неопознанные летающие объекты… – подумалось мне. – Может, какие-то неземные великаны спускались, оставили шлем».
— Хлеб! – крикнул Никос. – Печка, чтобы делать хлеб!
Этим хлебом, вернее, лепёшками с мёдом Панайотис угостил нас. А так же вином собственного изготовления.
Панайотис оказался доброжелательным молчуном. Смотрел, как мы ели, улыбался, потирал лысину.
— Смотри, у него на руке нет часов, – сказал Никос. – В доме тоже нет. Не имеет радио, телевизора.
— А где его жена, дети?
— Зеро. Нуль. Сам себе всё построил. Двадцать лет живёт тут один.
— И зимой?
— Тоже.
Панайотис сидел среди нас, как глухонемой.
— Никос, спроси его, знает он, кто такой Горбачёв?
Никос спросил.
Панайотис в недоумении пожал плечами.
— Ну, хорошо. А где он тут, на горе, берёт воду?
— Едет на мотоцикле вниз к моей речке, набирает в канистры.
«Да это монах, – подумал я. – Сущий монах». И спросил:
— Ты веришь в Бога?
Никос перевёл,
Панайотис отрицательно покачал головой. Внезапно заговорил. Никос едва успевал переводить.
— Не знаю никакого Бога, никакого Горбачёва. Ничего не хочу знать, что делается внизу, где живут сумасшедшие. У кого сад, огород и пчёлы, только тот здоровый человек. У тебя есть сад, огород и пчёлы?
— Нет.
— А что ты делаешь?
— Пишу книги.
— У тебя есть время писать книги, а у меня нет времени их читать.
— Но погоди, неужели тебе ничто не интересно, нет вопросов?
— Каких? – Панайотис с недоумением взглянул на меня. – Мы все умрём, понимаешь, друг?
— Нам пора ехать, – сказала старушка Лиз, которая не понимала ни по–гречески, ни по–русски. Ей стало скучно.
Панайотис принёс литровую банку мёда с плотно завёрнутой крышкой. Никос заплатил. И мы уехали.