Второе путешествие Каипа
Шрифт:
Зная, что Непес вполне искренен, Каип тихо сказал из своего угла:
— Жив я, Непес…
— Слышал? — передал в эфир Али-баба.
— Пусть он только вернется на остров, — пригрозил Непес. И хотел выключить рацию, ибо все это осточертело ему.
— Постой, постой! А как он будет добираться обратно, об этом ты подумал?
— Пусть на своей лодке и возвращается, — был ответ с Песчаного.
— Сбежит, ответишь сам.
— Возвратится. Он человек совестливый! Ругать себя будет за этот случай.
— Пусть ругает. И мы со своей стороны добавим, —
— Это само собой. Прощай!
…Время уже близилось к полудню, а Каип все еще был гостем Али-бабы, вернее, его пленником. Всякий раз перед тем, как увезти браконьера в Акчи, Али-баба знакомил его с островом, месторасположение и очертания которого составляли особую гордость хозяина.
— Если бы ты вздумал бежать, старик, утонул бы в море, — сказал Али-баба, приведя Каипа на южный берег острова, который неожиданно обрывался с возвышенности. — Видишь, как здесь высоко. Если бы ты, допустим, прыгнул — покалечил бы себе ноги. Смотри, там, внизу, торчат из воды острые камни, — рассказывал Али-баба. — Значит, этот берег не годится тебе. Пошли дальше.
На другом берегу, куда они пришли, Али-баба показал на песчаный холм. Холм; ослепительно белый, резал до боли глаза.
— Это окаменевшая соль на вершине, — объяснил Али-баба. — Допустим, ты все же убежал от меня и стал карабкаться наверх. И вот тут-то эта соль и порезала бы твои руки. Видишь пятно на склоне? Это кровь. Того самого беркута, которого ты видел возле моего домика. Одурманенный парами моря, беркут этот упал с вершины мертвый…
Каип от усталости сел на песок, обо всем это он знал давно. Али-баба же продолжал с удовольствием знакомить его с островом-ловушкой, так удачно сотворенной морем.
— Единственное место, откуда ты смог бы убежать, — сказал Али-баба, садясь рядом с Каипом, — это пристань, где стоит мой катер. Там нет никаких преград, море близко и глубоко. Заманчиво, правда?.. Но это лишь на первый взгляд. Метрах в пятидесяти от берега крадется незаметно течение. Вначале тебе покажется все приятным, течение само несет твою лодку, не надо напрягаться, работать веслами — благодать! Так продолжается долго, очень долго. И вот когда твоя бдительность окончательно усыплена и ты, может быть, даже сладко задремал, течение неожиданно подхватывает лодку, переворачивает ее раза два и — о ужас! — делает твоим гробом…
V
Каип продолжал плыть к Зеленому острову.
Казалось старику, что теперь никакие случайности и нелепости не отклонят его лодку от курса. Был уверен, что пойманный раз Али-бабой, не встретит его вторично.
Могут быть другие, естественные преграды, например течение, подводные камни или мели, но людей опасаться теперь нечего. Разве что Непеса: обеспокоенный долгим отсутствием старика, он может послать на поиски баржу. Но может и не послать. В cyeтe готовясь к путине, забудет.
Каип покинул островок Али-бабы в полдень, когда море было грязно-матовое, с черными от волн пятнами. Временами, когда ветер утихал, море устало замирало и напоминало студень, разрезанный на куски, —
Каип не отдыхал теперь. Только иногда наклонялся, чтобы черпнуть за бортом воду и протереть лицо — крушилась голова. Очень хотелось есть.
Но кто мог знать, что путешествие продлится так долго? Каип взял бы с собой еды и питья.
Долго море было пустынно — даже чайки не летали. Оно навевало грусть и воспоминания — от них Каип, как и от самого себя, не мог никуда убежать.
«Случилось это году в четырнадцатом, во времена баев и хозяев. Тогда многие русские уплыли в Россию воевать. Увозили с собой и наших. Меня же оставили кормить мать. Сколько же мне было? Двадцать, а Айше, значит, восемнадцать… Каримбаю сейчас было бы столько же, сколько и мне…
Когда сын господина заводчика приезжал из Акчи к нам на остров, я всегда боялся чего-то и от волнения становился дерзким и говорил глупости Айше. А однажды даже приказал матери спрятать ее в хижине. Имел право убить ее, мою невесту. И за ее будущие страдания отдавал отцу Айши пол-лодки рыбы в месяц…
Каримбай приезжал к нам поохотиться и половить рыбу. И видно, не столько он сам, сколько двое дружков его, огромных и молчаливых юношей в дорогих одеждах, с кривыми бухарскими ножами за поясами, наводили на меня страх…
Каримбай, сын господина заводчика, был юношей добрым, с хорошими манерами. Он всегда привозил с собой полную лодку подарков, разных разностей, которых никто у нас на острове никогда не видел: водку — старикам, фрукты и конфеты — детям, бусы и мануфактуру — женщинам, все, что продавали тогда в лавке его отца в Акчи. Каримбай собирал народ на поляне и раздавал всем подарки. И люди, удивляясь его доброте и щедрости, брали каждый свое и расходились…
Мне он однажды подарил часы и объяснил, как ими пользоваться. Часы эти сейчас покоятся на дне моря где-то между Зеленым и Песчаным…
Судя по всему, Каримбай не любил своего отца. И однажды сказал людям, что, когда отец умрет и он станет заводчиком, купит у русских крепкие быстроходные суда для нас и будет платить за рыбу в два раза больше — тогда все на Зеленом разбогатеют, не будет голодных и больных…
В тот свой последний приезд он подарил Айше длинные бухарские серьги. И мне показалось, что он как-то по-особому был внимателен к ней. И еще эти его дружки стали шептаться между собой, хихикать, потеряли спокойствие, засуетились…
Когда они ушли в глубь острова поохотиться, я позвал Айшу в заросли саксаула за родником. Не помню уже, что я тогда говорил ей и чего требовал. Может быть, чтобы она выбросила его серьги, не помню. Главное, мне надо было отругать ее, неважно за что. Как всегда, я очень нервничал…
Ссорились мы с ней часто, особенно с тех пор, как на остров стал приезжать сын заводчика, виной всему был мой беспокойный, вспыльчивый характер. Айша всегда безропотно слушала мои жестокие, несправедливые упреки. Тихо плакала, уйдя куда-нибудь в заросли подальше от людей…