Второе сердце
Шрифт:
— Что ж мы стоим? Садитесь, пожалуйста!
Чай, налитый в цветастые чашки из такого же цветастого заварного чайника, пахуче дымился… Молодец, жена! Как я ни упорствовал при отъезде сюда, не желая брать с собой этот, подаренный нам на свадьбу, сервиз, настояла все же на своем! Сразу и пригодился!..
— Станок-то подняли, Василий?
— Куда ему деться, начальник! Не впервой!
— Конечно, опыт у вас есть…
— Опыт весь у Федора. Он при станке с самого начала. И принимать — на завод
— А на предыдущих скважинах — трос тоже обрывался?
— Было дело…
— А кабель часто пробивало?
— Случалось…
— А резцы в коронке подолгу «стоят»?
— Какая порода…
Разговор иссяк. Легко нашедшие общий язык жены углубились в таинства науки шитья не то блузок, не то юбок, ребята грызли конфеты и что-то рисовали — вдвоем одним карандашом и синхронно сопя, а мы… Василий курил, я — некурящий — нюхал дым. Задавать вопросы — почему-то мне расхотелось совершенно.
— Еще по чашечке?
— Не-е-т! И так… Чай, как говорится, не водка — много не выпьешь! Спасибо за угощение! Татьяна, Витьке спать пора…
И соседи ушли.
«Да, не таким, видно, представлял Василий новоселье! Слоников моих небось за тонкий намек посчитал… Извиняюсь, товарищ Маков! По-иному, конечно, принято, но я по-иному не могу: с подчиненными через рюмку общаться не положено…»
Был я в ту пору шибко категоричным: жизни не знал, а принципы, кем-то придуманные, усвоил. Наперед.
— Красивый парень Василий, а, милая?
— Не очень… Да и какой же он парень?!
— Ну, мужик!.. Красивый.
К одиннадцати часам барак полностью затих.
— Степан уснул?
— Спит.
— И ты ложись! Хватит космы свои накручивать! Иди, иди…
— Не надо… Устала я что-то. Едва отмыла пол — такой был заляпанный!
— Устала, конечно…
Тихо в бараке. И за окнами тихо: трамваи не грохочут, автобусы не фырчат, ничьи каблуки по асфальту не стукают. Не Ленинград… Кто-то спит в комнате слева, кто-то — в комнате справа, с ними знакомство еще впереди.
Агрегат пустили через день. Пошли трещиноватые известняки, буровую коронку постоянно подклинивало, рабочий цилиндр прихватывало кусками породы, вываливавшимися из стенок скважины. Побурили четыре смены, и опять лопнул трос. Буровики злились — так ни черта не заработаешь, просидишь на голом тарифе. Главный геолог экспедиции решился закрыть скважину, не доведя до заданной им же глубины, и показал новую точку — в километре от шахты Второго поселка и километрах в двух от самого поселка, от наших бараков.
Мы переезжали…
Гера Секин окончил институт на год раньше меня. Старших по факультету мы немного знали, и, увидев здесь,
Дело на новой точке двигалось не споро. Лил дождь, в перерывы остро пахло близким снегом.
Взамен порванного троса достали на шахте новый, более толстый — грубый и жесткий, намотали на барабан лебедки, перекинули через блоки мачты и станка. Оставалось привязать «мертвый» конец к верхней площадке вышки.
Буровики перекуривали. Федор Петухов прикончил побуревшую «беломорину», не спеша достал новую, прилепил к нижней губе.
— Не… Мы не полезем. Трос ваш этот не завязать будет…
Маков сидел рядом молча — Петухов говорил и за него.
— Отчего же не завязать, Федор? Ну, грубее трос. Ну, трудней завязать, но ведь можно… Можно! — Гера стукал по ладони своим штангелем.
Я стоял позади, чуть растерявшись…
То, что Петухов не особо обрадовался моему появлению в экспедиции (два медведя в одной берлоге…), я ощутил в первые же дни и, понимая, что сам-то тут ни при чем, поделать ничего не мог. И Маков, и остальные буровики были на стороне Федора.
Складывался типичный производственный конфликт.
«Ситуация, товарищ начальник, прямо скажем — банальная, широко отраженная в литературе, набившая оскомину. Сколько раз, встречаясь с нею на страницах книг, ты морщился, преодолевая желание перелистнуть главу-другую, не читая!.. И вот в подобной ситуации — сам, собственной персоной…»
Секин еще продолжал стукать штангелем по ладони.
— Не, Герман Степанович! Дождь, ветер, сорваться можно… У меня — детишки, у Васьки — тоже ребятенок…
Становилось совсем невмоготу.
— Ладно, Герман! Брось! Привяжем сами! — потянул я прораба за рукав.
Открывший было рот Гера осекся, наморщил лоб и, круто развернувшись, пошел за мной к ноге вышки. Прежде чем встать на ступеньку железной лестницы, снял полевую сумку, аккуратно положил ее на сухое место, повертел в руках штангель и сунул под сумку.
Сифонило на верхотуре хор-ро-шо! С неба, к счастью, лить перестало — и у дождя бывают перекуры; вышка быстро обсыхала.
Завязать трос узлом действительно оказалось трудно: ладони мы разодрали в кровь сразу же, сидеть верхом на маленькой площадке было неудобно — тело затекало, вниз — лучше не смотреть… Когда все же дело нам удалось, Секин произнес первые на этой высоте слова:
— Начальник катит!
Я проследил направление его взгляда: из-за угла силовой подстанции вынырнул экспедиционный «газик».