Второе восстание Спартака
Шрифт:
– Я не пойму, к чему ты клонишь, что сказать хочешь, – Юзек внимательно слушал Голуба, но, видимо, устал от затянувшейся речи, не выдержал и перебил: – Какие выводы ты из всего этого делаешь?
– А выводы простые...
Хлопнула рывком отворенная дверь.
– Ну кто там еще? – недовольно пробурчал Голуб, поворачиваясь ко входу.
Порог вошебойки переступили Барсук и Кукан.
– Пошли, Спартак, – хмуро проговорил Барсук, обстукивая обувку о дверной косяк. – Люди тебя на толковище кличут...
– ...А правда, она ж такая, как шило в мешке, ее не утаишь...
На этом Мойка закончил свой рассказ.
А начал он свою повесть с того, что есть у него кореш питерский,
Пришла тут весточка с воли от Витьки-Шила, в которой тот преинтереснейшие вещи излагает, причем подробнейшим образом все отписывает, как узнал и откуда.
– Витька-Шило – тут, я вижу, кое-кто его знает – человек по жизни любопытный, что твой кошак или что твой опер, – так это излагал Мойка. – Вот его любопытство и разобрало, кто таков этот Спартак, чем славен, на что может сгодиться в случае чего, чай, мы все в Ленинграде-городе и дальше проживать намереваемся.
И Шило не поленился, отыскал тот дом («Хотя, – особо подчеркнул Мойка, – его никто об этом не просил»), в котором жили Спартак и Марсель. Отыскал он, вернее, не дом, а место, где дом стоял. Потому как от дома остались одни руины, которые нынче активно разбирают пленные немцы. Шило уж готов был повернуться и уйти, но зацепился языком с каким-то случайным мужиком, а тот оказался бывшим дворником этого дома, по старой памяти захаживающим на место прежней работы и обитания. Слово за слово, Шило с дворником разговорились. Потом для продолжения беседы по русскому обычаю (и это неважно, что дворник – натуральнейший татарин по имени Ахметка) сговорились раздавить на двоих чекушку.
«Помнишь такого-то, – спрашивал за чекушкой Шило, – а такого-то?» «Кто во дворе проживал, всех помню, – отвечал дворник. – Спартак и Марсель, говоришь? Ну а как же не помнить! Из третьего подъезда, в пятидесятой квартире жили оба-двое».
А потом дворник похвалился, что ежели он кого и чего вдруг позабудет, то всегда есть чем освежить забуксовавшую память. И совсем не водкой, а гораздо менее зловредным средством. Оказалось, что на следующий день после бомбежки дворник отыскал среди руин домовые книги и взял себе. Они до сих пор лежат у него, на новой квартирке. Пытался еще во время блокады отдать их в райисполком, но там сказали, пусть побудут у тебя, сейчас не до того, а когда надо будет – заберем. Так и не забрали.
Поскольку одной, как заведено, оказалось мало, то Шило прикупил вторую чекушку. А распивать ее отправились к дворнику на новую хазу. Там Витька-Шило и полистал те самые домовые книги, поводил пальцем по строчкам, почитал записи про жильцов – кто в какой квартире проживал, кого выписали, кого вписали, кто в каком году родился или же, наоборот, скончался. Все это сопровождалось байками дворника про судьбы человеческие. «Вот видишь, жизнь, какая она, если б заранее знать, кого куда судьба кидает». Про то, кто развешанное во дворе белье подпалил да велик упер, а потом стахановцем стал или в художники выбился.
Под гундеж дворника Шило дошел и до квартирки под номером пятьдесят, вчитался в список жильцов...
Сам бы Витька ни на что такое, конечно, не обратил бы внимания, но дворник завел очередную историю из серии «кого куда судьба кидает» и поведал
Уже на следующий день Витька-Шило установил, кто таков этот «парнишечка толковый». На малине он поведал байку о том, как жили-были через стену друг от друга пацаны, по одному коридору носились, в одном дворе играли, на одной кухне у маток хавку клянчили, но вот один стал вором, а другой заделался легавым, вот она-де какая сука-жизнь. Назвал Витька имя с фамилией... «Как, говоришь, кличут этого легаша? – переспрашивает вдруг один из людей на малине. – Да это ж Кум наш, точняк! Все в масть и тютелька в тютельку! Не может быть таких совпадений!» Оказалось, бродяга этот, случившийся на малине, недавно вышел на свободу с чистой совестью и откинулся он аккурат из того самого карельского лагеря.
– Как выясняется, на совпадения жизнь богата, – сказал Мойка, к концу рассказа заметно приободрившийся оттого, что слушали его внимательно. – По всему выходит, что все трое проживали в одной коммуналке. А мы об этом почему-то ничего знать не знаем, ведать не ведаем, хотя чего там вроде скрывать-то! Так я вам скажу, почему не знаем и что скрывать...
Мойка, как положено, сперва выдержал театральную паузу, а потом выложил довесок. Весомым получился довесок – как козырной картой по столу шлепнул. Оказывается, Витька-Шило еще кое-что узнал от разговорчивого дворника, сыпавшего байками про жизнь двора, что твой Шахерезад.
А именно – в свое время будущий Кум спропагандировал Марселя вступить в комсомол, да сам же его туда и принял, вручил комсомольский билет и значок. Неизвестно, сколько Марсель проходил в комсомольцах и в какой канаве потом утопил билет, да то и неважно. Пусть хоть один день длилось членство в рядах союза коммунистической молодежи – уже достаточно.
Понятно, что по малолетке Марселю могли втереть что угодно, особенно те, кто возрастом постарше, да еще ежели зудели в уши каждый божий день. Про комсомол, про партию, про то, что без комсомольского билета в кармане гулять по жизни будет спотыкалисто... Дело житейское, равно как и то, кто с кем в одной квартире соседствовал. Хочешь жить вовсе без соседей – подавайся в лесники или в отшельники. В противном же случае банкомет по имени Судьба может подсунуть тебе кого угодно, тут уж только на случай можно полагаться. А судьба, как известно, злодейка и проказница и легавого с вором через стенку может запросто поселить. Не в том дело вовсе, не в том...
А в том, что не утаивал бы Марсель от людей правду, так слова бы дурного к нему не было. Ну не был бы он тогда, конечно, в законе, а ходил бы в простых ворах, ну так и что ж тут такого! Но он же власти возжелал! Думал, не вскроется никогда! А правда, она ж такая, как шило в мешке, ее не утаишь...
На этом Мойка обвинительную речь закончил и закурил. Остальные потрясенно молчали, переводили взгляд друг на друга, на Марселя же смотреть избегали.
Конечно, все понимали, что Мойка, скорее всего, искривляет правду себе на пользу. Наверняка это он сам навел своего дружка Шило на дом, где жил Марсель, и сам попросил его разнюхать чего-нибудь гнилое в прошлом вора. Ни для кого не секрет, что Марсель с Мойкой на ножах. А кое-что Мойка и откровенно присочинил. Например, разные красочные подробности и детали вроде чекушек и пленных немцев – маловероятно, что Витька-Шило в своих малявах столь дотошно все описал. Но сейчас никому не было дела до того, чтобы прикапываться к Мойке по форме – были дела поважнее. Все оборачивалось самым что ни есть скверным образом.