Второпях во тьму
Шрифт:
Тихо извиняясь, я проталкиваюсь с платформы Виктория Лайн, но никто не обращает на меня внимания. И я вновь вхожу в туннель между Виктория и Бейкерлу Лайн. Бродячий музыкант по-прежнему переступает с места на место своими грязными тряпичными ногами, а люди в туннеле, кажется, не осознают, что исполняют примитивный имбецильный танец под стук его замызганного тамбурина.
Я проношусь сквозь них, а затем мчусь через другую арку, ведущую в следующий туннель, в котором, похоже, тоже проблемы с освещением. Лампы моргают, гаснут, затем через несколько секунд
Высокая блондинка шагает из темноты в мою сторону. На ней обтягивающий костюм. Острые каблуки туфель отстукивают стаккато, которое, будто, заполняет туннель и эхом разносится на многие мили вокруг. Даже при таком нестабильном освещении я вижу ее костлявое телосложение и надменное выражение лица, под которым скрывается высокое самомнение. И все же хоть что-то приятное, способное облегчить эти бесконечные подземные поиски.
Я готов по-быстрому полюбоваться ею, прежде чем она пройдет мимо и удалится прочь. Но когда она равняется со мной и мерцающий свет падает на нее, я вижу, что это вовсе не молодая красотка, какой я ее себе представлял. С такой осанкой, с высоко задранным подбородком, прекрасными глазами, обтягивающей юбкой и ногами, водруженными на пьедесталы острых как нож шпилек, как мог я так ошибаться?
Волосы у нее не светлые, а белые. Мертвенно-белые, как парик актера пантомимы. Высокомерное лицо модели - на самом деле череп с натянутым на него древним пергаментом. Сухая поверхность накрашена румянами, больше подходящими для циркового клоуна, чем для городской девушки. А еще я замечаю сморщенное ухо и шею, неплотно обтянутую коричневатой кожей. Похоже, какая-то наркоманка, или былая обольстительница, страдающая пищевым расстройством, потому что я никогда не видел таких худых ног. А то, как браслеты клацают на ее костлявых запястьях, вызывает у меня чувство тревоги.
Костюм, который на ней, тоже когда-то был модным. Но теперь это грязный реликт, от которого исходит запах старого, сырого подвала. А тот парик, или что там у нее на пятнистой голове, пахнет чем-то горелым.
Она идет к барабанщику, и прежде чем я поворачиваю голову вперед, замечаю, что она внезапно вскидывает тонкие руки вверх, будто от радости, и трясет своей жуткой головой.
Я уже настолько устал, что слышу собственное дыхание. И если я не попью в ближайшее время воды, у меня начнутся галлюцинации или случится обморок. Я подумал о сморщенных органах фараонов, покоящихся в погребальных урнах в Британском музее. Именно так, наверное, сейчас выглядят мои внутренности.
"Из-за сообщения об угрозе безопасности на станции Баронс-Корт, на Виктория Лайн в обоих направлениях серьезные задержки ".
Следуя подсвеченному указателю, с надписью "ВЫХОД", я иду до самых эскалаторов и обнаруживаю, что они сломаны. Неплотная толпа стоит и с недоверием смотрит вверх на неподвижные железные ступени. На середине пути я вижу сидящую в окружении сумок фигуру. Кажется, она либо упала, либо села в изнеможении. Она совсем не
Рядом с эскалатором висит временное объявление, призывающее воспользоваться лестницей. Имеется в виду находящаяся рядом спиральная лестница, ведущая на улицу. Объявление также предупреждает, что для того, чтобы покинуть метро этим маршрутом, необходимо преодолеть 139 СТУПЕНЕЙ.
Я сгибаюсь пополам и упираюсь руками в колени. Неужели мое путешествие может стать еще хуже? И такое случается не впервые. Я уже счет потерял, сколько раз повторялся подобный сценарий. Кажется, что вся инфраструктура в этом городе рухнула. И все же мы продолжаем платить за нее.
Я медленно начинаю подъем, цепляясь одной рукой за холодный поручень в центре лестницы. Монотонно и торжественно стуча ногами, сверху спускается людской поток. Другие присоединяются к моему восхождению и встают слишком близко у меня за спиной, словно подгоняя вперед. Мы все поднимаемся круг за кругом.
Я смотрю в основном на свои туфли, которые нуждаются в хорошей чистке. Носки у них стерты, как у ботинок школьника, пинавшего камни на стройке. Даже несмотря на усталость и жажду, мне стыдно, что я запустил свою обувь. Но из-за всех этих поездок и работы мне некогда даже задумываться о подобных вещах.
Когда я поднимаю глаза, серые, несчастные, вытянутые от беспокойства лица людей, угрюмо спускающихся по винтовой лестнице, еще сильнее портят мне настроение. Почему мы проходим через это? Неужели мы забыли, что такое качество жизни? На лестнице никто не улыбается.
Мне приходится несколько раз останавливаться, чтобы перевести дух, раздаются стоны раздражения тех, кто идет за мной по пятам. Спина у меня сырая от пота. Это из тела выходят остатки влаги. Перед глазами пляшут белые точки. Голова кружится. Потом это проходит.
Когда я, в конце концов, добираюсь до вершины лестницы, я спотыкаюсь и вываливаюсь под газообразный желтый свет вестибюля. Неужели я не смогу даже пройти по прямой?
В билетной кассе темно, и работников станции нигде не видно. С другой стороны турникетов тощий лысый мужчина скармливает монеты в билетный автомат. Он завороженно наблюдает, как монеты выбрасываются в гнездо возврата. Звук напоминает мне игровые автоматы на побережье. Он снова бросает в автомат монеты. Ботинки, в которые он обут, кажутся слишком большими. Они желто-коричневого цвета и плохо сочетаются с его темно-синим костюмом. Они либо родом из другого десятилетия, либо сняты с ног другого человека.
За мужчиной образовалась длинная очередь. Какая-то женщина заглядывает ему через плечо и покусывает себе нижнюю губу, будто ей не терпится узнать, что он выиграл в этом автомате.
У подножия каждой из двух лестниц, ведущих на улицу, стоит плотная толпа пассажиров. Все молчат, но я вижу их нетерпение по тому, как у них вытянуты вперед шеи вверх и разинуты рты. Я прохожу через турникет и присоединяюсь к толпе.
– И что теперь?
– спрашиваю я в слух и удивляюсь громкости собственного голоса. Кажется, никто не слушает.