Второстепенный враг.(ОУН, УПА и решение «еврейского вопроса»)

Дюков Александр

Однако Латвия с Эстонией — это небольшие страны, и значение их местного неонацизма для всей Европы невелико. Но то, что происходит сейчас на Украине, — типологически та же схема, что и происшедшее в Латвии с Эстонией. Однако касается эта схема уже самой крупной по населению страны Восточной Европы после России. И международные последствия развития украинского неонацизма качественно иные, нежели от такой же волны в двух прибалтийских странах. Украинский неонацизм, если он разовьется и победит, способен дать критическую массу, кристаллизовать вокруг себя неонацизм как минимум восточно-европейских стран и создать проблему для всей Европы.

Культ УПА — это пока еще не неонацизм. Культ УПА — это культ очень радикального национализма, который уже отрицает универсальную мораль и основанные на

ней европейские ценности, оправдывает сотрудничество с нацизмом во время Второй мировой войны и военное противостояние антигитлеровским силам, но сам еще не постулирует расизма. В этом переходном качестве культа УПА его слабость — усиление радикального национализма возможно переломить международными усилиями без коллапсов. Но в этом же и его сила — очень многим, особенно либеральным или просто авантюристичным силам, кажется возможным поиграть с этим явлением, использовать его в своих интересах, прежде всего против России.

Так уже бывало в истории не раз, и в первую очередь в истории межвоенной. Радикально-националистическая Польша вступила в фактический союз с Гитлером в 1934 году, не отдавая себе отчета в опасности такой игры. Франция и Великобритания использовали и нацизм, и радикальный восточно-европейский национализм, опасаясь СССР, не отдавая себе отчета в опасности таких игр. Либеральный мир преувеличил значение собственных интриг и политической культуры, своей компетенции, своего влияния на развитие националистических движений в Европе и почти рухнул под напором солидарного натиска радикального национализма и нацизма.

Культ УПА на Украине в миниатюре повторяет все те ошибки либерального мира, которые были допущены в 20–30-х годах ХХ века. Тогда «либеральные державы» полагали использовать радикальный национализм против СССР, сейчас — против России. Тогда не придавали значения росту расизма, полагая его несерьезным. Не видят этой угрозы и сейчас. Тогда допустили формирование в Восточной Европе — начиная с 1934 года, с союза Германии и Польши — сильного националистического блока в Восточной Европе, способного вести все более масштабную собственную политику. Это, похоже, начинается и сейчас.

Думаю, мы, так или иначе следуя антинацистской традиции, имеем все основания сомневаться в способности либерального мира самостоятельно противостоять союзу радикального национализма и нацизма. И имеем все основания всерьез насторожиться: культ УПА на Украине разворачивается той политической силой, которая имеет однозначную поддержку Запада. Этот культ развивается совокупно с культом Голодомора и множеством других, направленных против России идеологических движений, инициируемых новой властью Украины. Это очень напоминает ситуацию 1930-х годов в Восточной Европе. Если бы речь шла просто об исторической памяти про Голодомор, просто о сожалении о трагичной ошибке украинского национализма, решившего сделать ставку на нацизм, а потом непонятно зачем воевавшего против всех, и прежде всего против СССР и польских антинацистских сил, — все было бы понятно. Но происходит именно героизация тех, кто сначала прямо, а потом и косвенно воевали на стороне нацистов, и оправдание их через Голодомор и тому подобные трагические события.

Культ УПА влечет за собой очень опасную трансформацию внутри украинского национализма и украинской идентичности. Она становится слишком нацеленной на себя. Нельзя считать героем своей страны Шухевича, зная его верную службу немцам в 1939–1942 годах. Нельзя оправдывать вооруженную силу, которая в 1942–1945 годах воевала с советскими партизанами или стреляла в спину наступающей Советской армии. Можно было бы с трудом понять этот момент, если бы УПА, подобно польской Армии Крайовой, была союзницей «демократических стран» антигитлеровской коалиции. Но УПА не была союзницей этих стран. И потому оправдание УПА возможно только за счет признания основным критерием ее оценки — только верность Украине и украинскому народу. Это красиво звучит для националистического уха, но это означает отказ целой национальной культуры от абсолютных моральных ценностей. Отсюда — один шаг до идеологии собственно расизма.

Главная проблема культа УПА сейчас — это аморализация через него украинского общества, замена очень радикальным национализмом

всего того цивилизационного пласта, который был наработан Европой, Россию включая, за много столетий истории. Украина противопоставляет себя культом УПА не только России. Украина противопоставляет свою духовную жизнь и государственную идеологию всей Европе. И если Западная Европа, как это было в 1930-х годах в случае с другими странами, не хочет этого видеть — это вовсе не значит, что этого не должны видеть те, кто смотрит на мир трезвее.

Сила нынешнего украинского радикального национализма не только в его стратегическом использовании против России некоторыми западными игроками. Сила этого национализма в том, что он получил в распоряжение ресурсы очень большой страны. Этот национализм гибок, он учел опыт Восточной Европы межвоенного и послевоенного периода. Мы видим, как этот национализм примиряется на антироссийской как бы почве с польским радикальным национализмом. И тема УПА в силу разных причин Польшей проглатывается. Польша понесла огромные потери во время Второй мировой войны, и антинацистский инстинкт в Польше весьма силен. Но в Польше также сильна традиция, ее всегда подводившая, — излишняя надежда на западных союзников, радикальная русофобия, авантюризм во внешней политике. При нынешнем примирении с радикально-националистической Украиной, вставшей на путь ревизии итогов Второй мировой войны и на путь аморализации своей государственной идеологии, нет никакой гарантии, что между все более националистичной Польшей и такой Украиной не установится крепкого альянса. По крайней мере на какое-то время. Ведь был же такой альянс у Польши с Германией Гитлера вплоть до 1939 года. А это уже устойчивая критическая масса для усиления неонацизма и радикального национализма во всей Восточной Европе.

Украинский радикальный национализм с его аккуратной ревизией итогов Второй мировой войны через культ УПА — это точка опоры и для таких же в своей основе радикальных националистических и неонацистских сил во всех соседних странах Восточной Европы. И этих сил вовсе не мало. Разве не логично нам далее, глядя на более быстрое развитие в том же направлении Латвии с Эстонией, ожидать в ближайшее время перехода Украины к оправданию теперь уже дивизии СС «Галичина», а также просто полицаев на том же основании, что это сделано в Латвии с Эстонией: главное было противостоять СССР хоть с Гитлером?.. Раз, выходит, ради своей нации все допустимо, то почему не допустимо с моральной точки зрения оправдание службы в дивизии СС?

Что мы можем ожидать дальше, если эта тенденция на Украине и в Восточной Европе продолжится? Прежде всего скорого инициирования восточно-европейскими странами под видом борьбы с несуществующим уже коммунизмом ревизии итогов Второй мировой войны на уровне идеологии Европейского Союза. ЕС не остановил неонацистской трансформации даже в маленьких Латвии с Эстонией. Борьба с «Газпромом», общее сибаритство и дискомфорт от притока масс инокультурных мигрантов «помешали» придавить этот вирус в зародыше. В результате мы имеем официальный и не осужденный пока ни одним европейским лидером культ УПА на Украине. И столкновение сотен неонацистов и антифашистов уже в Праге. Кстати, разве идет в европейских медиа широкое осмысление действительного ужаса происшедших в Праге событий? Неонацисты направились в еврейский квартал «райского города» с откровенным маршем, чреватым погромами, и их останавливали силой антифа, а не полиция и не спецслужбы. А что будет, когда все эти культы УПА, Ваффен-СС в Латвии с Эстонией, чешский неонацизм, традиционная польская русофобия и множество восточно-европейских националистических радикализмов сольются в единый внутриевропейский блок и добьются изменения европейской идеологии? Например, осуждения политики денацификации как противоречащей европейской свободе слова и выбора идентификаций? А ведь до этого — один шаг. Что останется тогда от Европы? А может, кто-то опять готовит антиевропейскую и антигуманистическую трансформацию Германии? Прага-то во многом в поле влияния немецкой культуры. И какой должна быть, например, система безопасности в такой Европе для самих европейцев? Формировать в каждой столице дружины обороны антифа? А для соседей ЕС, сохраняющих верность антинацистским европейским принципам?