Второй курс
Шрифт:
Джинни потупила глаза. Нда... Мне бы тоже не понравилось если бы про мои семью рассказали ТАКОЕ... Но и возражать она не пыталась: похоже, Гарри сумел докопаться до правды.
— Я... мы... — грустно залепетала рыженькая...
Мне стало ее жаль. Это несправедливо, что дети отвечают за ошибку, совершенную их далеким предком, которого ни один из них и в глаза не видел.
— Не печалься. — Гарри, царапнувшим мое сердце движением, дернул Джинни за локон возле уха. — Билл уже почти вышел из-под
— А... А Рон? И Перси? — Запинаясь промолвила Джинни.
— У них шансов нет. И это — их собственный выбор. — Жестко ответил Гарри... нет — Ксенос Морион. И я поняла, что этот вердикт вынесен им совместно с Кайгерн Скрытной.
Впрочем, неприятности семейства Уизли интересовали меня лишь постольку-поскольку... И я поспешила вернуть разговор к тому, с чего он начинался.
— Гарри... Но ведь это несправедливо... Дети из семей волшебников — будут тренироваться летом, и смогут научиться большему, чем... чем маггло...
— Чем Обретенные. — Твердо перебил меня уже снова Гарри. — Да. Несправедливо. Но правильно.
— Это как? — Взметнулась я.
— Очень просто. Магия — опасное искусство. Я слышал о юном волшебнике, который, упражняясь самостоятельно — завернул спиралью массивный письменный стол. И не новодел из прессованной стружки, а настоящий антикварный письменный стол из настоящего дерева. Можешь себе представить, что бы было, попади под это заклятье не стол, а он сам?
Я представила... и мне стало нехорошо.
— Но... но ведь и волшебник из волшебников может...
— Может ошибиться. Да. Но его родители — немедленно аппарируют в Мунго, и либо перенесут туда пострадавшего, либо вызовут врача на дом, и юный экспериментатор получит помощь. А что будут делать в такой ситуации родители, скажем, Колина? Аппарировать они не умеют, даже просто попасть в Косой переулок — и то без помощи самого Колина — не смогут. Но ведь они будут пытаться как-то помочь сыну, вызовут обычного врача... Так и до падения Статуса недалеко. Не говоря уже о том, что есть изрядный шанс, что спасти самого Колина не сумеют.
Я прижала руки к полыхавшим щекам... «Несправедливо... но правильно». До этого дня я и подумать не могла, что такое — вообще возможно. Но вот, оказывается — возможно... И это требовало всестороннего осмысления, потому что полностью меняло такую привычную и уютную картину мира...
— Герми. — Коснулся моей руки Гарри — Возьми себя в руки. Через две минуты — добавлять звездноцвет.
И я действительно успокоилась. Рушится мир, или нет — а зелье доварить надо. Я обещала.
Интерлюдия
Двое сидят в пустом классе. В отличие от остальных «пустых» и «неиспользуемых» классов — на стенах этого нет ни
— Мы долго откладывали этот
— разговор. Долго, сколько могли, но
— больше тянуть нельзя. Мы должны...
— должны решить, кому
— кому принадлежит наша
— верность.
Двое, отражением друг друга держатся за руки. Их общая память рисует картины прошлого и будущего, Небывшего, и Отвергнутого, того, чему не суждено возникнуть в этом мире. Образ мудрого старца, лучащегося добротой, формируется из обрывков воспоминаний, из осколков разговоров... Вот только боль причиняет то, что это именно осколки, между которыми зияют отчетливые дыры. И то, что в них проглядывает — пугает двоих.
— Он говорил, что мы нужны ему, что
— мы — лучшие, что наша Сила поможет принести
— добро и всеобщее благо в
— мир людей, не различая магов и
— магглов. Он обещал приглядывать и
— беречь. Но когда
— наш мир заполнила боль, мы
— кричали, мы плакали, мы просили
— о помощи. Он не мог не
— слышать, но услышать — не
— захотел. Мы делали все, что он
— говорил сделать, а он предал
— нас.
Два тела содрогаются, как будто заклятья, направленные в одно из них — обрушивались на двоих. Но куда страшнее — боль обожженных предательством детских душ, разом разучившихся доверять.
Другой образ всплывает в памяти. Дети содрогаются. Их глаза, видящие скрытое, говорят им, что от такого лучше держаться подальше. Что ЭТО — нечто непонятное. Чужое. Страшное.
— Мы для него — никто. Не нужны. Не интересны.
— Бесполезны. В его душе горит ярость
— Всеизменяющегося, и это было так
— задолго до Змея, и мы говорили
— Белому, но он не поверил
— нам. По просьбе Белого мы сделали
— многое, что должно было
— повредить ему, вызвать его
— гнев и его ненависть. И когда мир повернулся к нам
— спиной, нам было нечего предложить
— ему. Нечего предложить... нечем оплатить страшный
— риск. Обращение к нему было
— отчаянием. Но он восстал
— в мощи своей. Он подчинил мир своей
— воле и своей Силе. Он пришел
— и спас. Мы должны ему больше
— чем наши жизни. Мы должны ему
— наши души. Мы боимся
— его, но... он будет нам хорошим
— сюзереном.
Двое сидят, взявшись за руки, в пустом классе. Ни слова, ни звука не всколыхнуло тишину... Но решение — принято.