Второй пояс. Откровения советника
Шрифт:
– Правы, конечно же, вы правы, – вмешался в разговор Мир Акай. – Рафику мушаверу известно от наших агентов о складывающейся здесь обстановке. Он и генерала Варенникова об этом же предупреждал.
– Так почему же тогда вы не настояли на том, чтобы этой операции не было? – не унимался Суразоволь. – Представляете, сколько человек погибнет только потому, что кому-то в очередной раз пришла в голову бредовая идея ценой жизни других обеспечить собственное благополучие?
– Да все я отлично понимаю, но, извините, от меня здесь ровным счетом ничего не зависит. Эту операцию разрабатывали в Кабуле и наверняка согласовывали с Гулябзоем. Иначе не стали
Мои слова только разозлили генерала.
– Вот так всегда, когда начинают искать конкретных виновных, то их и нет. Бардак, что у нас, в Афганистане, что у вас, в Советском Союзе. А за этот бардак кладут свои головы ни в чем не повинные люди. Вот, к примеру, вам, мушавер, известно, сколько обычных дехкан погибло в первый день этой операции, когда практически весь улусвали Даман был подвергнут массированной бомбардировке с воздуха и обстрелам из орудий?
В подтверждение того, что располагаю данной информацией, я кивнул головой.
– Да ни хрена вы не знаете! – Суразоволь метался по землянке, попутно скидывая с себя сарбозовские дреши. – А если и знаете, то не все, что известно мне. Только у одного деятеля, что протирает сейчас штаны в министерстве сельского хозяйства, «на навоз» ушло около ста человек. И знаешь, что он мне сказал, когда я улетал в Кандагар? Он сказал буквально следующее: «Передайте местным кандагарским идиотам, затеявшим всю эту вакханалию, что им не удастся отвертеться за геноцид, который они там устроили у себя. Придет время, а оно не за горами, и со всех них спросят. Каждый баран будет за свою ногу подвешен».
Меня это здорово задело за живое. Какой-то «душара», сидящий на теплом месте с министерским портфелем под мышкой, в первую очередь беспокоится не о благополучии страны, а о том, сколько погибло его собственных нафаров, засевших в кандагарской «зеленке». А что, собственно говоря, делают эти самые нафары в «зеленке» зимой?
Все свои мысли, особо не задерживаясь, я выпалил генералу.
Он долго смотрел на меня, не говоря ни слова.
Я тоже замолчал. В этой стране я чужак и никогда не стану для афганцев своим. Как и все мои соотечественники, я пришел в их страну с благими намерениями, но с оружием в руках. И если я сам лично не убиваю тех самых дехкан, то за меня это делают наши военнослужащие, которым я отдаю всю собранную информацию о «духах». А уж как там потом все это происходит, вроде бы не мое дело.
Да-а! Однозначно не гости мы все в этой стране.
Вот и Суразоволя даже прорвало. Видимо, долго это в нем копилось. И не боится ведь ничего. А ну как я уже завтра сообщу наверх кому следует о крамольных разговорах генерала. Голову моментом у него снесут. А может быть, и не снесут. У них там, в Кабуле, сплошная круговая порука. Как раз-то и наоборот, моментально засветят меня самого. И тогда уже мне придется думать о том, как сохранить собственную голову на плечах до окончания срока командировки и постоянно трястись от страха, ежесекундно ожидая пулю в затылок или в спину. Не «духи», так «рафики» пристрелят где-нибудь из-за угла.
Э-эх, а как все хорошо начиналось: «Какой вы хороший мушавер. Спасибо вам за оказываемую практическую помощь афганским коллегам». До чего все это противно.
– Пора, наверное, спать, – прервал мои размышления генерал.
Я только сейчас обратил внимание, что и генерал, и Мир Акай между делом сняли с себя всю верхнюю одежду и пребывают в одном нижнем теплом белье.
«А барахлишко-то наше – ментовское», – мелькнуло у меня в голове. Вот блин, у нас его и близко даже нет, а у афганцев оно имеется. Дурдом, одним словом. Если мне сейчас по их примеру скинуть дреши, то останусь я в одних трусах и майке. А кто знает, сколько еще продержится тепло в этой землянке. Улетучится через полчаса сквозь щели в дверях, и придется мерзнуть точно так же, как и в прошлый раз. Нет уж, увольте.
Сбросив резиновые сапоги, я, как был, завалился в кровать. Даже не стал ее расстилать, как это сделали мои соседи. Пистолет оставил в кобуре, которую тоже не стал снимать с пояса. Кто знает, что сейчас на уме у генерала. С его-то «духовскими» мыслишками от такого другана всего можно ожидать. Пожалуй, сам не хуже «духа». Не зря же он как две капли похож на того киношного бандюгана – Абдуллу.
Сон никак не шел. А афганцы молодцы. Буквально через пару минут в землянке был слышен их смачный храп. Пофигисты конченные.
Что же за день такой сегодня был?
Ба-а! А ведь сегодня седьмое января. Большой христианский праздник – Рождество Христово. И именно сегодня исполняется семьдесят семь лет моему тестю, бывшему кадровому военному, пограничнику – Василию Федоровичу Труфакину. Сидят, наверно, сейчас все мои родственники в тесной компашке и дружно отмечают сию дату. Меня, наверно, вспоминают. Почему-то вспомнилось, как ровно семь лет тому назад так же вот отмечали семидесятилетие моего тестя. Никогда не забуду тот день.
В тот приснопамятный день довелось мне участвовать в задержании беглого преступника по кличке «Мурун».
Летом 1980 года он угнал машину и в пьяном угаре сбил несколько человек, один из которых скончался на месте. Его вычислили и начали искать. А он, сбежав из дома, вырыл в степи землянку, где и прожил почти полгода. Когда начались сильные холода, он не выдержал и вернулся домой, пригрозив своим родителям, что кончит обоих, если они его сдадут ментам. А чтобы было доходчивей, зарядил отцовскую двустволку патронами с картечью. Кто-то из соседей, прознав об этом, «цинканул» участковому. Тот, не откладывая в долгий ящик проверку данной информации, решил проведать дом, в котором, судя по всему, и скрывался «Мурун». Кончилось все это тем, что участковый едва не погиб. «Мурун» почти в упор стрелял в него из того самого ружья, но по счастливой случайности промахнулся. Вот после этого и было принято решение о захвате преступника.
Создали группу захвата, в которую включили и меня. По замыслу разработчиков плана операции, мне отводилась роль «вышибалы». Я должен был выбить оконную раму и первым заскочить в дом именно в тот момент, когда бывший одноклассник «Муруна» Николай Шматов, работавший на ту пору опером в областном уголовном розыске, передавая ему через форточку подписку о невыезде, должен был схватить преступника за руку.
Удерживать его он был обязан до тех пор, пока я и еще несколько оперативников не ворвемся внутрь дома.