Второй Саладин

Хантер Стивен

Известие о том, что накануне вечером Чарди играл в баскетбол с каким-то городским молодняком на площадке в Анакостии и в результате перепалки беднягу Пола жестоко избили, стало для Майлза ничуть не меньшей неожиданностью, чем для всех остальных. Но он сообщил об этом таким уверенным тоном, как будто знал все с самого начала.

– Он в больнице Святой Терезы, на юго-востоке.

Ланахан улыбнулся Сэму.

– Можно мне еще воды?

Глава 47

Теперь его держали в секретном месте в далеком городе. Ему оказали медицинскую

помощь, вымыли, заботились о нем. Он ожидал скорого суда и знал, что виноват. Неважно, в каком преступлении – он совершил их немало. Тюрьма не страшила его – он уже побывал за решеткой и знал, что прекрасно там устроится, если позволит здоровье, – но он скучал по сухой жаре своей родины, по своему пиву, своим девочкам и своей еде. Он скучал даже по Мадонне, старой безобразной корове. Хорошо хоть он оставил с носом семейку Хуэрра. Неплохо было бы отправиться в Мехико, когда все закончится, и перерезать их патриарху глотку. Небось будет трепыхаться как рыба, когда Рамирес пустит ему кровь. Но Рейнолдо понимал, что ничему подобному никогда не бывать. И все-таки в этой прохладной и скучной американской комнате приятно было убивать время в ожидании суда такой фантазией. Интересно, ему предоставят адвоката? Они ведь прислали к нему врача, который позаботился о трех его огнестрельных ранах и сломанном носе. Он и подумать не мог, что все так будет. Наверное, они сами нарушили закон, но он прекрасно понимал, что в этом мире, если ты силен, нагл и хорошо снаряжен, никаких законов для тебя не существует.

Но никакого суда не последовало. И его преступления американцев совершенно не интересовали. Им было плевать на контрабанду наркотиков, переправку нелегалов, сутенерство. Их волновало только одно: фотографии.

– Фотографии? Вы притащили меня сюда только затем, чтобы я взглянул на фотографии? Хорошенькое дельце.

– Да, только затем.

Человек, который его допрашивал, говорил по-испански. Мерно шуршали ленты магнитофонов, ярко горели лампы, на грудь и на руку ему налепили какие-то датчики, вокруг постели столпились напряженные люди. Похоже, ему было известно что-то весьма важное.

– Ну, тогда показывайте ваши фотографии. Черт с ними. Все для вас.

– Взгляните повнимательнее на этого человека, сеньор Рамирес.

Мексиканец сощурил отекшие глаза.

– Боже правый. Не было у него бороды, – сказал Рамирес на своем приграничном английском. – И одет он был обычно, как какой-нибудь norteamericano. Я думал, он и есть американец. Но лицо его.

– Вы переправляли его через границу?

– Si.

– И произошла перестрелка.

– Я ни в кого не стрелял. Это он устроил пальбу. Клянусь вам. Я ни в кого не стрелял. У меня даже пушки не было. Он еще раньше забрал мою пушку. Он очень умный hombre, скажу я вам. Приходит он в мое заведение и говорит мне: «Эй, мистер, вы переправляете меня в Лос-Эстадос, а я хорошо вам заплачу». А я ему отвечаю…

– Понятно, мистер Рамирес. У нас очень мало времени. Вот, взгляните. Тут у меня фотографии более двухсот мужчин. Я хочу, чтобы вы посмотрели на них очень внимательно. А потом скажете, кого из них вы видели в последнее время.

Замелькали лица. Унылая группа – не в фокусе, смазанная. Мужчины

в формах странных государств, мужчины, снятые с большого расстояния, мужчины в машинах или под дождем. У большинства из них были суровые, резкие, потрепанные лица европейцев; латиноамериканцев попадалось совсем немного.

Внезапно перед ним возникли знакомые черты. Он напряженно вгляделся в фотокарточку.

– Лео, – сказал кто-то, – показатели только что подскочили до небес.

– Этот человек вам знаком, мистер Рамирес?

Так вот зачем он здесь.

– Никогда не видел.

– Лео, показатели продолжают ползти вверх. Едва на орбиту не выходят.

– Мистер Рамирес, наша машина подсказывает нам, что вы говорите неправду. Вы уже видели этого человека.

Мексиканец устремил взгляд вдаль. Окна были затянуты проволочной сеткой – значит, он все-таки в тюрьме? Да, вляпался он.

– Мистер Рамирес, мы здесь не затем, чтобы уличить вас в чем-то. Вы не участвуете ни в каком судебном разбирательстве. Ничто из того, что вы скажете, не будет использовано против вас. Нам нужна ваша помощь.

Мексиканец сидел и невозмутимо смотрел передо собой.

– Мистер Рамирес. Считайте это долгом чести. Соединенные Штаты, дружественный вам северный сосед, послали вам на выручку молодого оперативника. Потом вертолет. Вам дважды спасли жизнь. Мне кажется, вы перед нами в долгу. Это долг чести. Я знаю, как важна для вас честь.

– Ни в каком я не в долгу, – заявил мексиканец. – Долг был погашен, когда тот чернобородый сломал мне нос. Я хочу денег. Честь тут ни при чем. У ваших людей нет чести.

– О, такой подход нам понятен, – подал голос кто-то.

– Все, Сэл, завязывай с шуточками, – оборвал его тот, которого называли Лео. – Ладно, мистер Рамирес, сколько?

– Я хочу, – заявил Рейнолдо, – двести долларов.

– Двести долларов?

– Двести долларов, американских. Наличными.

– Думаю, мы можем себе это позволить, – ответил Лео.

– Прямо сейчас.

Лео открыл бумажник, пересчитал купюры.

– У меня при себе всего двадцать три доллара. И еще мелочь.

– Сколько мелочи?

Лео обыскал отделения.

– Шестьдесят три цента.

– Я беру все. Остальное отдадите потом.

– Двадцать три доллара шестьдесят три цента, – сказал Лео. – Пожалуйста. – Хаггерти, составь расписку, ладно?

– Конечно, Лео. Не бойся, мы не зажмем твои деньги.

Послышался смех.

Рамирес заговорил.

– Он был в кремовом костюме. Он пытался убить меня. Вот сюда попал, – мексиканец распахнул халат и показал свежую рану. – Он и еще один козел, жирный козел, который почти ничего не говорил и которому не помешало бы побриться.

– Наверное, Сиксто. Они работали вместе в Никарагуа.

– И что произошло, мистер Рамирес? Это очень опасный тип.

– Я всадил ему пулю в брюхо, а его дружку – две пули в голову. Из маленького «кольта», который всегда держал под кассой.

Долго никто ничего не говорил.

– Господи боже мой, – произнес наконец кто-то. – Вы это слышали?

– Он говорит неправду?

– Лео, дыхание не участилось.

– Он застрелил их обоих? Господи, Лео, ты можешь в это поверить?