Второй шанс — 2
Шрифт:
А соперник раз за разом начинает выцеливать мой несчастный бок, и я понимаю, что он это делает преднамеренно. Судя по всему, те подонки рассказали ему, куда пришёлся удар корягой, вот он и лупит по больному месту. И я невольно морщусь, когда пусть и заблокированные удары, но всё же тревожат треснувшее ребро.
Сам, впрочем, стараюсь отвечать, но работаю только правой — левая у меня словно примотана скотчем к туловищу. Где уж тут закончить досрочно, как бы самому раньше времени не оказаться на канвасе.
Зрители подливают масла в огонь своими криками, в основном на узбекском, и смысл их понять
Отбегав первый раунд, в перерыве выслушиваю наставления Храбскова, что всё делаю правильно, что ни в коем случае в моём положении нельзя ввязываться в рубку, и вообще, если я чувствую себя плохо, он готов выбросить полотенце.
— Даже не думайте! — качаю я головой, — Когда мне станет невмоготу, я сам дам вам знать.
Внизу у ринга топчется наш врач, который внимательно прислушивается к нашему диалогу. Надеюсь, он не побежит к судьям требовать остановки боя.
Второй раунд. Я продолжаю кружить по рингу под свист и вопли зрителей, огрызаясь джебами правой. Из-за того, что действовать всё время приходится одной рукой, она начинает уставать, и всё чаще мне приходится её опускать и встряхивать. Почуявший запах крови узбек прёт, словно танк, его удары летят по всем уровням, но в основном он старается попасть в левую часть моего корпуса. А потом он попадает мне ниже пояса, и я поднимаю руку, призывая к остановке боя.
К моему удивлению и восторгу зрителей рефери отсчитывает мне нокдаун.
— Да он мне ниже пояса ударил!
Рефери беспристрастен, словно оглох и вообще меня не слышит. Вот же… Ладно бы судья в ринге из местных был, а то ведь русский, неужто продался с потрохами? Краем глаза вижу, как Храбсков сжимает в руке полотенце, готовый в любую секунду выбросить его на канвас, и отрицательно качаю головой. Он кивает, но в его глазах непреходящая тревога.
Бой возобновляется, Усманов явно хочет всё закончить до окончания второго раунда, я только и вижу мелькание перед собой его перчаток. Потом на какой-то миг мы наши взгляды пересекаются, и я вижу перед собой глаза убийцы. А ведь через те же десять лет он тоже будет гнать русских из Узбекистана, называя их оккупантами, а возможно, на его совести окажутся и человеческие жизни. Сейчас же это просто волчонок, а я для него — всего лишь жертва
И такая ярость меня вдруг обуяла в этот момент, что я, рыча что-то нечленораздельное и невзирая на боль в боку, бросаюсь навстречу напирающему сопернику и наношу серию ударов поочерёдно левой и правой. Не ожидавший отпора Усманов попросту застывает, превращаясь в статую, и последние два удара акцентированно достигают цели. Оба пробивают челюсть, после чего узбекский боксёр пятится назад и только канаты не дают ему сползти на канвас.
— Стоп!
Рефери отсчитывает нокдаун, я же в полнейшей тишине — зрители в шоке — корчусь от боли в нейтральном углу. Всё, действие блокады закончилось, а моя атака и пропущенные удары разбередили травмированный бок, к которому я, скособочившись влево, прижимал перчатку правой руки.
— Ты как, можешь продолжать бой? — слышу взволнованный голос Анатольича.
Я просто киваю, не в силах лишний раз что-то сказать. Между тем
А потом чувствую, как меня кто-то держит за руку, вижу перед собой лицо рефери, он что-то кричит мне, но я ни хрена не слышу, зато вижу лежащего у моих ног Усманова, который, опираясь на локоть, безуспешно пытается принять хотя бы сидячее положение.
— Стоп, стоп! — наконец прорывается голос рефери в моё сознание. — В угол, боксёр!
Какой ещё угол, где он, этот чёртов угол? А, нейтральный, наконец доходит до меня, и я, шатаясь как пьяный, бреду туда. Опираюсь спиной на подушку, раскинув руки на канаты, грудь тяжело вздымается, пот с меня льёт градом и, будто сквозь туман, вижу, как рефери машет руками, приглашая доктора. А затем едва державшегося на ногах соперника под руки выводят с ринга, рефери приглашает меня в центр, и я слышу объявление судьи-информатора:
— А в этом бою победу нокаутом одерживает представитель сборной РСФСР Максим Варченко!
Моя рука, сжатая в запястье цепкими пальцами рефери, взлетает вверх, трибуны свистят, Рашидов с кислой миной аплодирует… Вижу, как аж подпрыгивают с той стороны канатов счастливые Храбсков и Сегалович. Не успеваю спуститься вниз, как радостно скалящийся Лев Маркович заключает меня в свои медвежьи объятия, и в этот миг меня накрывает такая вспышка боли, что я теряю сознание, проваливаясь в беспросветную тьму.
Глава 4
Очнувшись от резкого запаха нашатыря, понимаю, что лежу на полу, а надо мной склонились взволнованные лица моих тренеров, представителей оргкомитета и сразу двух медиков— врача, обслуживающего турнир и нашего, Валерьяна Андреевича. Похоже, потеря сознания была кратковременной, и я без посторонней помощи, морщась от боли в боку, принимаю сидячее положение. Затем мне помогают встать на ноги. Врач задирает мою майку, видит огромный синячище и его брови медленно ползут вверх:
— Что это? Это явно не свежий кровоподтёк.
— Вчера вечером с лестницы упал, — говорю я, — может, что-то и повредил, только никому не сказал, чтобы с турнира не сняли.
Сегалович с Храбсковым краснеют и смущённо смотрят в пол, разве что не ковыряют его один носком ботинка, второй носком кроссовки, а врач всплескивает руками:
— Молодой человек, ну нельзя же быть таким беспечным! Вы какой-то позолоченный кругляш ставите выше собственного здоровья! А если там перелом?
Чуть было не брякаю: «Какой перелом, всего лишь трещина!», но вовремя притормаживаю. А врач тем временем делает мне укол обезболивающего, и настаивает на поездке к травматологу. Я думаю, что если попадётся вчерашний травматолог, то и меня, и тренеров ждёт серьёзный нагоняй. С другой стороны, его смена должна была закончиться утром, так что, скорее всего, есть резон посетить травмпункт. Тем более что ещё неизвестно, в каком состоянии после боя находятся мои рёбра.