Второй сын
Шрифт:
Это мальчик из храма, подумала Гисла. А маленькая девочка – принцесса Альба.
Ярлы упали на колени. Айдан из Адьяра, не говоря ни слова, соскочил с коня. Все они коснулись лбами земли, а их косы, отросшие за пять лет правления Банрууда, свернулись кольцами в пыли возле их голов. Король поднялся по лестнице и поднял принцессу на руки. От неожиданности все ее маленькое тело словно застыло.
Лотгар потянул Гислу за руку, вынуждая ее преклонить колени. Другие девочки тоже медленно опустились на землю. Им явилась принцесса, надежда Сейлока. Король поднял Альбу повыше,
– Дочери будут жить в замке с принцессой Альбой, – повторил он.
– Нет, государь. Их воспитают хранители, – вновь возразил мастер Айво.
Верховный хранитель не опустился на колени. Этого не сделал ни один из хранителей. Они стояли перед королем, не сгибаясь, и Банрууд, нахмурившись, поднял дочь еще выше, к самому небу. Альба вскрикнула, и мальчик из храма поморщился, не сводя настороженных глаз с ее небольшой фигурки.
– Дочери Фрейи – богини плодородия и деторождения, супруги Всеотца Одина, – мы приветствуем вас, – воскликнул Айво и, отвернувшись от короля, двинулся через двор к массивному каменному очагу, мрачно высившемуся посреди площади.
Хранители как один последовали за ним, словно заранее готовились к церемонии.
– Этих дочерей кланов, дочерей Фрейи, будут беречь и почитать, их целомудрие будет под надежной защитой. Подобно рунам, они тоже станут символом Сейлока, – пророкотал верховный хранитель.
Он разрезал себе ладонь и своей кровью начертал на очаге руну. Руна обратилась в пламя, взметнулась вверх ревущим столбом. Ярлы и воины ахнули, а Гисла едва сумела сдержать крик.
– Сейлоку нужны дочери! – воскликнул мастер Айво. – Ярлы Сейлока, с этого дня дочери Фрейи – ваши дочери – будут поддерживать здесь огонь. Пока он горит, вы будете знать, что ваши дочери под защитой, что хранители Сейлока берегут их. И Сейлок будет жить. Мы будем беречь их так же, как чтим принцессу, – прибавил мастер Айво чуть погодя уже новым, смиренным тоном.
И все же в его глазах читался вызов. Свет от огня выхватывал из темноты девочку на руках короля Банрууда, усыпанная самоцветами корона на ее голове радужным блеском освещала лица хранителей. Стоявшие на коленях ярлы закивали, поглядывая то на короля Банрууда и его дочь, то на верховного хранителя.
– Байр из Сейлока, мальчик, воспитанный здесь, на Храмовой горе, и благословенный невиданной силой, станет защищать их так же, как защищает принцессу, – пообещал верховный хранитель, простирая руку к мальчику, словно хотел явить ярлам еще одно чудо.
Мальчик из храма просто опустился на одно колено и склонил голову, словно его посвящали в рыцари. Но этого было достаточно, и ярлы поднялись с колен, кивая и сжимая свои косы, словно рукояти спрятанных за спиной мечей. Стиснув свою косу в знак обещания, Байр по очереди встретился взглядом со всеми ярлами.
– Их будет защищать мальчик из храма! – выкрикнул Айдан, выпустив из рук косу и поднимая к небу кулак.
Его примеру последовали ярлы Эббы, Долфиса, Лиока и Йорана, и только Бенджи из Берна неуверенно переводил взгляд с короля на заполнивших площадь мужчин. Наконец и он тоже – медленно, словно с опаской – поднял к небу кулак в знак одобрения.
– Отныне мы станем звать их дочерями Фрейи. Они будут светочем кланов, – прогремел Лотгар над
Принцесса извивалась, пытаясь вырваться из рук Банрууда, и он наконец поставил ее на землю. Его лицо исказила гримаса презрения. Альба бросилась по лестнице вверх, к мальчику из храма. Она выбрала его и этим как бы завершила обряд посвящения. Байр выпрямился и, взяв девочку за руку, вновь поклонился ярлам, верховному хранителю и – напоследок – королю. За все это время он не проронил ни слова.
– Да будет так, мастер Айво. Я доверяю дочерей Сейлока твоим заботам и заботам хранителей Сейлока, – согласился король Банрууд, хотя в его голосе и слышалась насмешка. – Не подведи меня. Не подведи их. – Он указал на девочек. – Но если хотя бы с одной из дочерей что-то случится, ярлы и народ Сейлока будут знать, кого в этом винить.
Гисла не попрощалась с Лотгаром и его людьми. Даже не обернулась на них. Она была слишком зла. Арвин сказал, что у Лотгара есть свои дочери. Но он не привез их сюда, не отдал их на воспитание безволосым хранителям в лиловых балахонах, с бездонными глазами. Он не отдал своих собственных дочерей в залог безжалостному королю.
Гислу и еще четырех девочек – Элейн, Юлию, Башти и Далис – провели вверх по каменной лестнице и ввели в храм. Смирение, охватившее представителей кланов и хранителей, сопровождало детей на всем пути к каменному зданию. Оно вцепилось в их маленькие фигурки подобно черной птице с острыми когтями и злым крикливым клювом. А потом двери у них за спиной закрылись.
Они не плакали. Не плакала даже самая младшая из них, Далис из Долфиса. Казалось, она привыкла, что ее передают из рук в руки, и даже чувствовала себя в храме свободнее, чем все остальные. Они не задавали вопросов. Все они словно смирились со своей судьбой, какой бы она ни была. Правда, справлялись со своим бременем все по-разному.
Едва двери храма закрылись, как хранители, что вели себя на парадной площади столь царственно и молчаливо, разбежались, будто испуганные мыши. Казалось, ни один из них не знал, что делать с пятью маленькими девочками. Мастер Айво пролаял какието указания единственному хранителю, нашедшему в себе силы остаться при детях. Его звали Дагмаром. Девочек провели в обеденный зал, пустынное, похожее на пещеру помещение, и подали им простой ужин.
В храме Гислу, как и прежде, сочли куда более маленькой, чем на самом деле. Хранители решили, что она младше Элейн – быть может, ровесница Юлии, точно старше Башти и Далис. Элейн сказала, что ей двенадцать. Значит, на самом деле четырнадцатилетняя Гисла была среди них самой старшей.
Гисла не стала никого разубеждать. Ей никогда больше не хотелось говорить правду, во всяком случае правду о ее прежней и нынешней жизни. К тому же роль старшей явно лучше подходила Элейн. Элейн выглядела как старшая и казалась поистине доброй девочкой, готовой стараться изо всех сил, – хотя по ее бледному лицу и красным глазам было понятно, что ей знакомы и страх, и грусть.
Юлия из Йорана обдавала всякого, кто смотрел на нее, враждебностью – в противовес Башти из Берна, которой, напротив, хотелось, чтобы все на нее смотрели.