Вторжение долгожителей в чужие эпохи. Скрытые возможности человеческого организма

Северин Юрий Дмитриевич

Но дело не только в этом. Сам начал отвергать время, в котором мы теперь живем. Чужое оно. Привыкнуть к нему трудно, несмотря на то что не вдруг оно началось, входили в него постепенно.

Не смог увлечься предметами всеобщего интереса. Непривычен истеричный ритм жизни. Чувство отвращения вызывают общепризнанные киношедевры: блокбастеры со стрельбой, убийствами и цинично показываемым сексом. Надоело даже сверхмеханизированное бытовое обслуживание. Вообще все. Поэтому речь идет не о замене фешенебельного коттеджа на старый деревянный дом, а об уходе из чужого образа жизни в свой незабываемый мир детства и юности с его неотъемлемыми атрибутами – домом, садом, спокойным, размеренным бытовым укладом.

Пошел намеченным ранее

путем – искать свое счастье. И, кажется, нашел. Добрался до отеческого дома. Присел на лавку у любимого окна с видом на деревенскую улицу и испытал благостное чувство. В доме была такая аура, что становилось спокойно на душе, все тревоги и переживания растворились, ушли. От вида в окно на соседние дома, изразцовую печь на душу будто снисходила благодать. Предстояли еще и другие теплые встречи – с садом, переходящим в лес, с яблонями, так похожими на некогда здесь стоявшие, с вековым дубом, со скрипучим колодцем, одарявшим чистейшей ледяной водой. И особенно – с простой русской рубленой баней с запахом душистых веников, способной не просто снимать усталость, а дарить душевную радость. Стены, старомодное убранство дома, ступеньки крыльца, кусты и деревья и даже камни на дорожке возрождали теплые воспоминания о родителях, товарищах детства, любимой девушке. Получилось так, как будто из далекого путешествия вернулся на любимую родину.

Но деятельная натура не давала покоя, энергия требовала выхода. Родилось желание заняться благоустройством. Не хотел перестраивать отчий дом, но на частичные изменения в его конструкции все же пошел. Нетронутым оставил его сруб. Но построил обширную застекленную мансарду с видом на четыре стороны: на лесистый, поросший вековыми соснами спуск к красавице Волге с двухкилометровой серебристой гладью вширь, на непроходимый лес, поля и деревенскую улицу. Проявил и благородную заботу о благе односельчан. Вырыл для них глубокий колодец, а для детей построил игровую площадку. И еще создал удивительное архитектурное сооружение: на волжском откосе поставил красивую смотровую башню, такую же, как в Щелыкове, костромском имении драматурга А. Островского. Из нее открывались виды на бескрайние речные дали. И не закрыта она была, а доступна для посещения всеми желающими.

Друзья по омоложению предрекали ему не просто долгую, а счастливую, безмятежную жизнь. В нем нашли воплощение все необходимые для этого качества. Он был высок, строен, красив, высокообразован. Преподавал в экономическом институте. Это обеспечивало широкую молодежную компанию, в которой было немало возможных невест. Вспыхнуло чувство к одной из кандидаток в жены – обаятельной девушке, с которой связывали общие интересы в литературе и искусстве. Несколько поездок в Париж, Лондон и другие центры мировой культуры завершились свадьбой и последующей счастливой семейной жизнью. Большую радость принесло рождение детей: двоих мальчиков и девочки. Казалось, что жизнь так и будет проходить в любви и достатке.

Но взорвалась «мина замедленного действия». У членов семьи были разные биологические часы. С течением времени оказалось, что у молодого мужа дряхлеющая жена и престарелые дети. Положение катастрофическое. И выход из него он видел лишь один – уход из семьи. В дальнейшем все многократно повторялось. И члены покинутых семей создали нечто вроде союза по борьбе с многоженцем, попирающим интересы своих близких.

Первую «атаку» на 150-м году жизни удалось успешно отбить. То ли судьи были менее требовательными, то ли доводы защищающегося от обвинений более убедительными. А вот второй тур разбирательства на 220-м году жизни нейтрализовать оказалось труднее. К этому времени у обвинителей оказалось численное превосходство. Среди них были представлены оставшиеся в живых одряхлевшие жены, намного больше детей и многочисленный отряд внуков и внучек.

Притязания обвиняющей стороны были серьезными, затрагивали моральные и материальные интересы.

Обидчика

обвинили в том, что он за свою жизнь бросил 6 жен, оставил без материальной помощи 26 сыновей и дочерей и не проявил никакого внимания к воспитанию нескольких десятков внуков. Возможность уклониться от этого обвинительного форума была бы лучшим способом защиты, но она была упущена. Поэтому пришлось стоически переносить удары со стороны родственников, то ли не способных по-серьезному вникнуть в непростые жизненные ситуации, то ли не имевших ни малейшего желания браться за это. От переживаний из-за открывшихся деликатных обстоятельств душа болела и у обвинителей. Оказалось, что у «многоженца» были убедительные доводы. Он объяснил, что в остановившемся на отметке 30 лет возрасте он при всем желании был не в состоянии поддерживать брачные отношения с престарелыми женщинами. Заявлял, что с огромным уважением относился к ним, трогательно вспоминал времена общей молодости и взаимной привязанности. Что же оставалось делать, спрашивал он, жить в безбрачии? А что касается отношения к детям, то здесь также сложилось двойственное положение. С одной стороны, он не утратил чувства привязанности к ним и хотел бы проявлять заботу, а с другой – ему, молодому, не по силам было принимать за своих детей престарелых стариков и старух. Такое же ощущение он испытывал в отношении внуков. Поэтому настаивал на том, что в особой, нетиповой ситуации нельзя делать жестких оценок, исходя из общепринятых законов морали. Просил считать его отнюдь не виновным, а потерпевшим. Было это удивительно, но большинство участников разбирательства с этим согласились.

«Глубокоуважаемые члены наблюдательного совета Центра геронтологии, – писал долгожитель-психолог. – Как вы знаете, я являюсь участником проводимого эксперимента по практической реализации методов долголетия. По специальности я – дипломированный психолог высшей квалификации. Совмещение этих двух начал побуждает высказать сомнения в правильности психологического обеспечения проводимого эксперимента. Речь идет о степени гласности мер по нашему омоложению. Вопрос очень тонкий. То ли осведомленность всех окружающих должна быть самой широкой, как говорится, шила в мешке не утаишь, то ли в информированности третьих лиц необходимы какие-то ограничения.

Хотел бы показать деликатность того или другого решения на примере своей жизненной ситуации. О том, что я был причастен к числу избранных на долгую жизнь, никто из коллег по работе, соседей по месту жительства, друзей и даже многих родственников не знал. Пройдя цикл сеансов нанохирургии, продолжал работать научным сотрудником на своем старом месте в Институте психологии, в котором состоялось человеческое и профессиональное возмужание. Сложившаяся диспропорция между моим возрастом и возрастом окружающих в конечном итоге привела к потрясениям.

Когда на моем фоне – молодого человека – коллеги и близкие товарищи, с которыми мы дружили семьями, стремительно постарели, а некоторые даже ушли из жизни, для их близких мой молодцеватый вид стал сильнейшим раздражителем. Я стал предметом их неприязни. Не могу, однако, с уверенностью утверждать, что при достаточной осведомленности о проводимом эксперименте все было бы объяснимее. Сложившаяся кризисная ситуация потрясла и меня самого настолько сильно, что пришлось сменить не только место жительства и род деятельности, но даже покинуть родину.

Здесь уместно рассказать о странном случае при пересечении границы. Пограничный контроль не мог поверить документам, согласно которым мой календарный возраст составлял тогда двести лет. Пришлось потратить немало усилий, чтобы меня не воспринимали как умалишенного. Странно, но то же качество – „вечная молодость" – в другой ситуации вызвало диаметрально противоположную реакцию по сравнению с описанной выше – не гнев, а зависть. Когда подруги жены узнали о моей перспективе вечно быть молодым, они искренне позавидовали жене.