Вторжение по сценарию
Шрифт:
— Это совершенно новый сценарий, — медленно проговорил Бронзини, и в голосе его промелькнули нотки нетерпения.
— Точно так же, как и наша идея. Знаешь, ведь девяностые уже не за горами, а там игра пойдет совсем по другим правилам.
— Фильмы остаются фильмами, — отрезал Бронзини, — и за сто лет они ни чуть не изменились. Вместо титров появился звук, потом кино стало цветным, но принцип остается совершенно таким же — дайте зрителям добротный сюжет, и они повалят в кинотеатры валом. Фильмы девяностых ничем не будут отличатся от фильмов восьмидесятых,
— О, какая глубина мысли, Барт! Разве он не гений?
Все поспешили согласиться, что это действительно сказано сильно.
— Но, Барт, детка, мы собрались здесь вовсе не для того, чтобы спорить с тобой о кино. Кино пришел конец. По нашим расчетам к 1995-ому, самое позднее к 1997-ому году, кино превратится в «ретро».
— Это значит, оно устареет, — услужливо подсказал сидящий справа от Бронзини блондин и ухмыльнулся. Бартоломью поспешил поблагодарить его за справку.
— Телевидение — вот что станет лакомым кусочком, — лучезарно улыбнулся Берни Корнфлейк.
— Но телевидение не сильно моложе кино, — возразил Бронзини. Его хмурое, худощавое лицо окаменело. Что за игру они пытаются ему навязать?
— Ты говоришь о старом телевидении, — дружелюбно откликнулся Корнфлейк.
— Появление новых технологий означает, что скоро в каждом доме появится широкоэкранное телевидение высокой четкости. Зачем сидеть в душных кинозалах, когда почти то же самое можно получить, не выходя из дому?
Главное, что будет интересовать людей — как бы посидеть дома. Берложничать, как теперь говорят. Вот почему студия Дворф-Стар открывает новый проект, ориентированный на домашний видеопросмотр. Мы хотим, чтобы ты стал нашей первой крупной звездой.
— Я предпочел бы сначала поговорить о сценарии.
— Ладно, договорились. В чем заключается идея?
— Идеи, в сущности, нет, — сказал Бронзини, пододвигая сценарий Берни.
— Это будет рождественская картина. Старая добрая...
— О, нет, — тут же, словно семафор, замахал руками Корнфлейк. — О старом не может быть и речи. Ни в коем случае. Это слишком уж отдает «ретро».
— Но это же классическая старина, то есть качество. Это означает «хорошо», — добавил Бронзини для блондина справа. Тот поблагодарил его, почти не раскрывая рта.
Президент Дворф-Стар принялся листать сценарий. По его отсутствующему взгляду Бронзини догадался, что тот всего лишь проверяет, большой ли по объему текст. А еще взгляд Берни наводил на мысли о порошке, который втягивается через ноздри и туманит сознание.
— Продолжай, продолжай, Барт, — проговорил Корнфлейк. — Сценарий выглядит неплохо. Я имею в виду, в нем столько слов! В большинстве сценариев, которые нам приносят, страницы полупустые.
— Это история мальчика-аутиста, — настойчиво продолжал Бронзини. — Он спокойно живет в своем собственном мире, но однажды, на Рождество, просто выходит побродить под снегом и теряется.
— Погоди, погоди, это я уже начинаю теряться. Все это звучит слишком сложно, чтобы не сказать тяжеловесно. Попробуй сказать то же самое,
— В семи?
— Конечно, лучше уложиться в пять. Дай мне самую общую идею. То есть, о чем вся эта история. Например, «Монашенка на скейтборде», «Я в детстве рылся по помойкам», «Шлюхи-домохозяйки во Вьетнаме». Что-нибудь в этом духе, понимаешь?
— В моем фильме нет четкой идеи. Это просто история о Рождестве, с настроением, эмоциональная и образная.
— А в ней есть сиськи?
— Сиськи? — оскорбленно переспросил Бронзини.
— Ну да, сиськи. Титьки. Словом, красивые девки. Понимаете, если в фильме то и дело происходят шуры-муры, может быть, нам как-нибудь удастся сгладить то, что зрителю придется сидеть и следить за этой вашей историей.
Надо как-то их отвлекать от нее, что ли. Мы полагаем, что одной из главных черт девяностых станет уход от реальности.
— Вы что, забыли, на чем я сделал себе имя? — взревел Бронзини. — Что это за варьете вы мне навязываете? Я вовсе не хочу, чтобы они отвлекались от сюжета, ведь именно за него они и платят. На этом же построено все киноискусство!
Голос Бартоломью Бронзини взвился ввысь, как цены во время инфляции.
В комнате внезапно воцарилась мертвая тишина. Кое-кто даже слегка отодвинулся от стола, чтобы успеть побыстрее отползти, если Бронзини, чего доброго, выхватит из-за пазухи Узи и откроет пальбу. Они знали, что Бронзини вполне способен на подобную бестактность, ведь все видели, как он расправлялся с целыми армиями в фильмах из сериала «Гранди». Это не могло быть игрой — ведь всем было отлично известно, что Бронзини плохой актер. Как же еще можно было объяснить тот факт, что фильмы с его участием расходились огромными тиражами, а он ни разу не получил Оскара за главную роль?
— Ладно, ладно, — проговорил Бронзини, успокаивающе подняв руки, и кое-кто нырнул под стол, думая, что он бросил гранату.
Когда взрыва так и не последовало, собравшиеся в комнате понемногу успокоились. Берни Корнфлейк извлек из внутреннего кармана бутылочку из-под лекарства от насморка и пару раз прыснул себе в нос. По завершении этой лечебной операции глаза его заблестели в несколько раз сильнее, и это не укрылось от Бронзини, знавшего, что бутылочка наполнена отнюдь не аптечным снадобьем.
— Я хочу снять этот фильм, — заявил Бронзини серьезным тоном.
— Конечно же, хочешь, Барт, — мягко проговорил Корнфлейк. — Все мы только этого и хотим. В этом-то и есть смысл жизни — снимать фильмы.
Бартоломью Бронзини мог объяснить этим киношникам, что смысл жизни заключается вовсе не в этом, но они все равно бы не поняли. Для всех присутствующих слова Берни были истинной правдой — ведь они занимались кинобизнесом, так же, как и Бартоломью Бронзини. Разница заключалась только в одном — у этих людей были энергия, амбиции, связи, необходимые, чтобы заниматься этим делом, но у них не было таланта. Им приходилось воровать идеи, или скупать авторские права на книги, а затем искажать их до неузнаваемости.