Вторжение с Альдебарана (сборник)

Лем Станислав

— Ты задал мне очень трудные вопросы. Я знаю не всё. Видишь ли, может, они там вовсе не нужны. Возможно, эти люди им только мешают здесь и поэтому…

— Почему же мешают, если должны были на них работать? Взбунтовались они, что ли?

— Нет. Но они были предназначены для ответственных постов, для руководства, а наверх удалось пробраться лишь единицам. А остальные, неудачники, устраивают разные скандалы, беспорядки, ну, знаешь, всё то, о чем сейчас так много говорят; ведь пишут же, что современная молодёжь такая бешеная, любит драки, а это всё те, пришельцы — такая уж у них натура.

— Хорошенькое дело, может, и мы с тобой тоже…

— Я

думал об этом. Ты хотел бы, чтобы всё пошло к чёрту?

— Нет.

— И я нет. Вот тебе и доказательство.

— Это доказательство? Допустим… И они, говоришь, собирают своих…

— Да. Как они это делают, я не представляю. Может, какими-нибудь сигналами.

— Послушай, Том, не сердись, но всё это так же невозможно, как зажечь лёд.

— Я знаю. Ну, а посмотри, что творится с атомами. Помнишь, в прошлом году полиция как сумасшедшая носилась со счётчиками Гейгера, из-за того что на рынок попала партия молока от коров, нажравшихся какой-то чёртовой радиоактивной травы?

— Помню. Ну и что?

— Между тем некоторые учёные утверждают, будто радиоактивность не опасна и незначительна, что можно так продолжать и вообще всё идёт как по маслу.

— Ну?

— Это как раз их люди. Они искренне верят в то, что говорят. Так им устроили мозги — там, на их планете. Дорогой мой, ты думаешь нельзя договориться насчёт бомб? Если знаешь: договоришься — значит, будешь жить, а не договоришься — сгниёшь в земле, ну так как — договоришься ты или нет?

— Я бы договорился.

— Вот видишь. Каждый человек думает так — кому охота стать покойником? Даже ребёнку ясно, что если так дальше пойдёт, война неизбежна, а нашим генералам не ясно?. Одни они не знают? Уверяю тебя, это не нормальные люди.

— Допустим… Но что мы можем сделать?

— Если б я стал распространяться на эту тему, меня бы упекли в сумасшедший дом. Знаешь, Мат, я об этом рассказал тебе первому.

— Ладно, Том. Но нельзя же не говорить никому ни слова и ничего не предпринимать… В конце концов, не всё ли равно, что ты об этом думаешь: полетят ли атомные бомбы просто так или с помощью тарелок, йети или прочего?

— Мне всё равно, Мат, и знаешь почему?

— Потому что именно тебе это пришло в голову.

— Вовсе нет. Только зная это, я могу быть спокоен и смотреть на людей как на людей, а не как на взбесившихся животных. Теперь ты понимаешь?

Некоторое время оба молчали. Первым поднялся мат. Выпрямился. Вынул из кармана крохотный осколок камня, несколько раз подбросил его на ладони, снова спрятал и сказал:

— Видишь эти тучи? Идём. Будет гроза.

Действительно — вдали, за горизонтом, гремело.

Александр Казанцев

От планеты смерти до облака мечты

«Свыше девяти лет назад двести двадцать семь человек, в числе которых был и я, покинули Землю, держа курс за пределы солнечной системы. Мы достигли намеченной цели и теперь отправляемся в обратный путь.

…В этом путешествии мы видели нечто более трудное и прекрасное, чем научные открытия и проникновение в тайны материи. То, что нам пришлось испытать, не в состоянии охватить никакие теории, не сможет зафиксировать ни один самый совершенный автомат».

Так начинает свое повествование человек из далекого по времени и в то же время столь близкого нам по чаяниям коммунистического общества. Полет к звездам потребовал подвига людей коммунизма, всех их физических, умственных и духовных сил, поразительного

прогресса общества, его науки и техники, усилий всего объединенного человечества. Об этом написал роман «Магелланово облако» польский писатель Станислав Лем.

Его первый научно-фантастический роман (1950 г.) «Планета смерти» (в русском переводе «Астронавты») переведен на несколько языков. В нем ощущаются противоречивые влияния западной и советской научной фантастики, начиная с тунгусской катастрофы (с ссылкой на советскую гипотезу) и кончая гибелью цивилизации разумных, но агрессивных существ на Венере, оставивших после атомной войны лишь две тени на стене…

Станислава Лема интересует все: и сногсшибательные американские псевдонаучные сюжеты, и современные границы знаний в области физики, химии, кибернетики, астронавтики, астрономии, его захватывают грядущие социальные изменения на земном шаре. Лем хорошо знает: американская научная фантастика жадно ловит каждое новое слово науки и техники не для того, чтобы отчетливее увидеть радостное будущее. Нет! Тупик сегодняшнего дня капитализма непроизвольно сказывается и на этой ветви литературы: машина перерастает человека, перестает повиноваться ему, железные роботы готовы стереть с лица Земли жалких и слабых людей с их несовершенными чувствами, «бессмысленными» эмоциями и смешными представлениями о гуманности и благородстве. Впереди — все тот же мир современной Америки со всеми ее уродствами несоответствия, но только расширенный, углубленный, еще более уродливый, или… мир новых питекантропов, сутулых, косматых, суеверно обходящих смертоносные руины, в которых прежде жили «боги», волшебно всесильные, но погибшие.

У нас принято со скучной однообразностью сравнивать любое явление современной фантастики непременно с Уэллсом или Жюлем Верном. О Леме вернее будет говорить не как о наследнике Жюля Верна или Уэллса, а как о художнике, оказавшемся между ярко оснащенным пессимизмом современной западной фантастики и светлым стремлением советской научно-фантастической литературы.

Творчество Лема — это впитывание тем, приемов и стиля американской научной фантастики, преодоление ее влияния и потом воинствующая борьба с нею за победу в литературе о будущем великой социальной Мечты.

Вот рассказ Лема «Темнота и плесень». Это ужа не космос, это Земля, почти наше время. Герой — маленький, слабый и жалкий человечек, которого автор сталкивает с последствиями преступных исканий новых средств уничтожения в военных лабораториях. Эти новые средства, с виду невинные шарики, зарождаются всюду, где темнота, грязь, плесень. Темнота и плесень вырастают в рассказе в символ. И сквозь пессимизм рассказа звучит протест писателя против новых преступлений, грозящих человечеству.

В рассказе «Вторжение» Лем поразительно сочетает необыкновенное с физически ощущаемой обыденностью. Неожиданностью и необъяснимостью событий он ставит и героев и читателей в тупик. На Землю в разных местах упали странные тела, объемно воспроизводящие внутри себя обстановку вокруг во время падения. Что это означает? Зачем? Почему? Неисчислимы вопросы, тревога, опасение… И нет разгадки. Оказывается, в ее отсутствии — мысль автора, с которой можно спорить, которую советскому читателю трудно понять: мысль о непостижимости путей и целей высших галактических культур, которые могут так или иначе вторгнуться в наш мир. Лем не показал это вторжение агрессивным, он не пошел на поводу у американской фантастики, но он и не отошел в этом рассказе от нее.