Вторжение с Ганимеда
Шрифт:
— Я хотела бы отправиться куда-нибудь на природу. — Она неуверенно улыбнулась. — Можно?
— Разумеется, — ответил он, и тут испытал внезапный подъем настроения, неожиданное ощущение свободы. — Знаешь что, пошли-ка и купим тебе целый сад.
Эд Ньюком встретил их в холле у самого выхода.
— Что это с вами? — поинтересовался он, заметив их оживленные лица.
— Да вот, решили сходить за кое-какими покупками, — ответил Пол. Он оглянулся через плечо и увидел, что Эд изумленно смотрит им вслед. В этот момент он подумал именно как доктор: «Джоан не проявляет признаков возвращения в реальный мир. Она хочет чего-то». Однако из отеля на улицу с Джоан выходил уже просто Пол. Он взглянул
— Джоан! — позвал доктор Балкани.
— Да, Рудольф, — откликнулся робот Джоан Хайаси, сидящий на кушетке в погруженном в полумрак кабинете Балкани. Теперь каждый день происходило одно и то же. Балкани замечал в состоянии своей пациентки изменений не больше, чем в массивном бронзовом бюсте Зигмунда Фрейда. Вот только ему порой начало казаться, что бюст улыбается ему. Причем улыбку эту уж никак нельзя было назвать приятной.
Балкани сказал:
— Джоан, может быть, тебе чего-нибудь хочется?
— Нет, Рудольф.
Глядя на нее, он продолжал:
— В таком случае, ты счастлива. Скажи, ты счастлива?
— Не знаю, Рудольф.
— Счастлива, — сказал он. Сердито дымя трубкой, он принялся расхаживать по кабинету. Джоан не следила за ним взглядом — она по-прежнему смотрела прямо перед собой. Он внезапно остановился, уселся рядом с роботом и обнял его за плечи. — А что бы ты сделала, если бы я поцеловал тебя? — спросил он. Робот не отвечал. — Обними меня! — рявкнул он, и тот подчинился. Он припал губами к его губам в долгом поцелуе, но не почувствовал взаимности. Тогда снова вскочив, Балкани бросил: — Тоска зеленая.
— Да, Рудольф.
— Разденься!
Робот подчинился приказу, быстро и не выказывая никаких эмоций. Балкани тоже начал раздеваться и едва не упал, снимая брюки. Оставшись нагишом, он велел:
— Так, а теперь снова поцелуй меня.
Они снова поцеловались.
Через несколько мгновений Балкани крикнул:
— Все равно тоска! — Он грубо толкнул ее обратно на кушетку и еще раз поцеловал, но все равно не испытал никаких эмоций. Высвободившись из объятий робота, он отвернулся. У него было какое-то странное чувство. «И почему я так люблю ее? — спрашивал он себя. — Я никогда никого еще так не любил». Поднявшись, он подошел к своей одежде, порылся в карманах и нашел таблетки. Открыв коробочку, он вытряхнул содержимое — кучку пилюль всевозможных форм и цветов — и, не запивая, отправил всю пригоршню в рот. — Видишь? — спросил он робота. — Мне все равно, жить или умереть. Да и тебе, похоже, тоже, верно?
— Да, Рудольф. — Она, как и раньше произнесла это безо всякого выражения. Равнодушно.
— Но все же есть одно чувство. И готов держать пари, ты все еще испытываешь его. Страх. — Он бросился к книжному шкафу, и, крякнув от натуги, снял бюст Фрейда. — Я собираюсь убить тебя. Может, тебя и это не волнует?
— Нет, Рудольф.
В отчаянии и ярости, Балкани поднял массивный бронзовый бюст над головой и двинулся к кушетке. Она даже не вздрогнула, более того, она, казалось, этого даже не заметила. Он со всей силы обрушил бюст ей на голову. Черепная коробка треснула.
— Я только хотел… — ошалело начал он, когда робот Джоан Хайаси свалился с кушетки и распростерся на полу. И тогда он увидел, что находилось внутри ее черепа — не бесформенная масса серого вещества, а центральный блок управления со множеством микроминиатюрных печатных плат, полупроводниковыми компонентами головного и спинного мозга, а также хрупкие широкодиапазонные импульсные генераторы, низкотемпературные сверхпроводниковые аккумуляторы на жидком гелии, гомеостатические переключатели…
— Джоан… — прошептал он.
— Да, Рудольф? — едва слышно отозвался робот, а потом окончательно затих.
— Джоан, — сказал Пол Риверз.
Джоан Хайаси, сидящая на кровати в их ноксвилльском номере отеля, освещенная багровыми лучами заходящего солнца, откликнулась:
— Что, Пол?
— Тебе хочется чего-нибудь?
— Нет, Пол. — Она перевела взгляд на стоящий на подоконнике ящик с тропическими растениями. Потом улыбнулась. Улыбнулся и Пол Риверз.
«Может, лечение и довольно необычное, — подумал он, — но оно дает результаты. Только бы она начала испытывать интерес — нет, не только к растениям, а к людям и окружающему миру».
— Они хотят, чтобы ты убил Перси Х, да? — спросила она. — Я подслушивала. Хотела услышать, о чем вы говорите.
Не глядя на нее, он ответил:
— Да, хотят.
— И ты собираешься сделать это? — безучастно спросила она.
— Не знаю. — Он поколебался, и продолжал: — А, по-твоему, как мне поступить? «Это что-то новенькое, — с иронией подумал он, — доктор просит совета у пациента».
— Будь счастлив, — сказала Джоан. Поднявшись с кровати, она подошла к своему недавно приобретенному ящику с цветами, наклонилась и принялась перебирать пальцами землю. — Все эти политические движения, философские учения и идеалы, все эти войны — всего-навсего иллюзии. Старайся не нарушать свой душевный покой; не существует правды или неправды, побед и поражений. Есть только отдельные люди, и каждый из них совершенно одинок. Научись одиночеству, наблюдай за летящей птицей, но не рассказывая никому, даже не запоминай этого, чтобы рассказать кому-нибудь потом. — Она повернулась к Полу. Голос ее стал тихим и напряженным. — Пусть твоя жизнь остается тайной, каковой она и является. Не читай газет, не смотри телевизор. Не нужно…
«Эскапизм, — думал он, слушая ее гипнотический голос. —Нужно быть настороже — все это очень убедительно, но ложно».
— Хорошо, — наконец сказал он, прерывая поток ее слов, — если я буду просто сидеть, тупо уставясь на собственные руки, что будет с моими пациентами? Что станет с людьми, которым я мог бы помочь?
— Думаю, они так и останутся при свом безумии, — ответила Джоан. — Зато ты, по крайней мере, не разделишь их участи.
— Но нельзя же не признавать реальности.
— Реальность — это моя рука. А вот война — это лишь сон.
— Разве тебя не волнует, что человечество порабощено существами с другой планеты? Разве тебя не волнует, что все мы, возможно, скоро умрем?
— Я все равно когда-нибудь умру. А когда это случится, не все ли мне будет равно, живы остальные, или нет?
Пол Риверз почувствовал, как его захлестывает волна тупого отчаяния. «Она так невозмутима, — лихорадочно думал он, — так надежно укрыта за своими шизоидными линиями обороны. За этим своим праведным фасадом. Какой абсолютный эгоизм, какая вызывающая самовлюбленность». Опустив глаза, он увидел, что руки его сжаты в кулаки. «Боже мой, — подумал он, — что я делаю? Я никогда не бил пациентов, я их только слушаю. Должно быть, она все же зацепила меня, проникла в какой-то глубокий колодец бессознательно подавляемого мной в душе балканиизма». Он бросил на нее взгляд и заметил, что она внимательно наблюдает, ощущая его отчаяние, гнев и страх.