Вторжение в Московию
Шрифт:
Непогода, слякоть, дороги все ужасно развезло. Телеги тонут по ступицу в грязи, обозные лошадки надорвались, не тащат их и падают несчётно.
«Накаркал, пёс!» – стал злиться Матюшка на своего дьяка, с его приметами.
И в этой мрачной гонке, похожей скорее на бегство, он избавился в какой-то деревеньке от лишних дворовых баб. Обоз облегчил. И среди них первой лишней оказалась его Агашка. Он не прощал измены, малейшего намёка на неё, сам всегда изменчивый, непостоянный.
– А как же я?! – вскричала, уставилась на него Агашка: глаза сухими, злыми были.
–
От этого даже у Пахомки, циничного расчётливого дьяка, невольно дрогнуло сердце, когда он увидел лицо Агашки. Та провожала их уходящий обоз тоскливым взглядом собаки, которую прогнали с родного двора…
На следующей стоянке около глухой деревеньки, близ речки Неруссы, его дозорные привели в лагерь разъезд гусар. А следом подошёл целый гусарский полк.
– Самуил, ты ли это?! – воскликнул Меховецкий, увидев во главе этого полка ротмистра Тышкевича. – Какая нелёгкая тебя, дружище, принесла сюда! Ха-ха!
Тышкевич, молодой человек среднего роста, обычной наружности, соскочил с коня на землю и невольно присел на ногах, ослабевших от долгой верховой езды.
Меховецкий обнял его и оглядел, заляпанного грязью, усталого, но крепкого, с весёлыми глазами.
– Здоров, здоров! А я уже вспоминал о тебе!.. А как отец, пан Януш, придёт ли?
Самуил кивнул головой: «Да, придёт!»
И Меховецкий повеселел, впервые за последнюю неделю сплошного отступления, и сразу же потащил его за собой.
– Пойдём к царю!.. Но, чур, не удивляйся ничему. Наш новый царь с причудами! Не то что первый-то! Хм! – хмыкнул он и подмигнул ему по-свойски.
В этот день в шатёр Матюшки набились все начальные люди его войска.
– У меня семьсот гусар и две сотни пехотинцев, – сообщил Тышкевич, когда представился, и всё приглядывался неявно к нему, к Матюшке. Рассказал он ещё и последние новости из Польши. – Сюда на пути с полками Казимирский, Хрустинский и Вильковский. Да всех и не перечесть! И что же? С такой-то силой будем отступать! – насмешливо оглядел задиристый ротмистр полковников.
– А Рожинский собирается сюда? – спросил Меховецкий его.
– Да.
– Грамотку послать бы ему надо, – предложил Будило и почему-то метнул взгляд на Меховецкого.
– Полк, zwykly [36] к брани, у него есть! – восторженно поднял вверх большой палец Тышкевич. – Государь, не поскупись на грамотку ему!
– И как он? – спросил Матюшка и тоже почему-то взглянул на Меховецкого.
Тот опустил глаза, чтобы не видеть Тышкевича, и заворчал пренебрежительно:
36
Привычный (польск.).
– Похвалы пустой достоин он…
– Да нет же! – вступился Будило за Рожинского. – Нам всем такими быть бы на войне! Пока не распустил он гусар, пошли грамоту ему, государь, – обратился он к нему, к Матюшке, к тому, кому решать, а не Меховецкому
Здесь, под деревней Лабушевой, они простояли лагерем неделю. Через неделю к ним подошёл ещё полк пана Валевского наконец-то, того Валевского, которого обещал прислать князь Адам. Меховецкий обнял его, затормошил, высокого ростом, с добродушными чертами лица, обрадовавшись больше других его появлению. Они были хорошо знакомы, когда-то он ходил с ним в походы.
– Мы стоим здесь недавно, а надо же, как повезло! Тышкевич, теперь ты, а может, следом ещё кто-нибудь идёт?
– Ну, ты, сиволапый, не так запоешь, когда узнаешь ещё весточку одну! Приятной, думаю, покажется!.. Matka Bozka! Как ты зарос! Бородища, что у московита! Ха-ха-ха! Сам архиепископ теперь наложит на тебя епитимию! Ха-ха!
– Да ладно, не тяни, выкладывай, что за сюрприз! Ты притащил сюда самого короля, «Селедку» [37] ? Ха-ха!.. Вот это была бы новость, вот это было б диво! Кхе-кхе!..
37
«Селёдка» – прозвище, данное рокошанами королю Сигизмунду III, шведу по национальности, намекая на традиционный промысел шведов.
– Не-е, не то! Подожди до завтра! Всё сам увидишь, старый Филин!
Его, пана Меховецкого, все, кто знал его близко, звали между собой Филином. Он был похож чем-то на того, и по ночам любил он резаться в картишки с ротмистрами, у которых денежки водились…
Прошло ещё два дня, и, к их удивлению, подошли ещё полки из Польши. А среди них объявился собственной персоной и князь Адам с конными. За ним полк привёл Мелешку, с полком был и ротмистр Хруслинский.
Князь Адам первым делом заглянул в палатку к Меховецкому.
Меховецкий не видел его всего каких-то месяца два и сейчас заметил, каким он стал подтянутым и бодрым. Не то что там, в родовом замке, где был подавлен, апатичен. Нахлынуло что-то на князя Адама после убийства первого Димитрия, и его, впечатлительного, подкосило. Сейчас же он выглядел помолодевшим, был свеж, румян, взбодрился в многодневном конном переходе, проделав в седле весь путь от своего замка до вот этого селения, затерянного в Комаринских лесах.
– Ты что же выпустил-то его из рук! – забрюзжал князь Адам, когда Меховецкий рассказал ему про войсковые дела. – Что здесь творится-то?!
– Я посмотрел бы на тебя, как бы у тебя-то всё получилось! – съязвил Меховецкий.
Он был раздражён. Его раздражал повелительный тон князя Адама. А теперь и вовсе, когда он стал гетманом и на него смотрело всё войско. Как же, послушаются его гусары, когда увидят, что их гетмана гоняет всякий, кому не лень.
– А вот сейчас ты сам попробуй-ка подступись к нему! Хи-хи! – прыснул он коротким смешком прямо в лицо князю Адаму, взирая смело на него.
Они поговорили, погорячились, а ближе к вечеру оба заявились в шатёр к Матюшке.