Вторжение

Лопатин Георгий

Но, дескать благодаря, лишь святости Римской католической церкви с Божьей помощью эту напасть удалось остановить. А потом из Руси в регулярных проповедях стали лепить образ врага, с которым рано или поздно придется столкнуться не на жизнь, а на смерть. И чем дальше тем больше. Дескать и младенцев русские варвары едят и кровь католических девственниц пьют, и эти варвары только спят и видят, как вторгнуться в Европу и сожрать тут всех младенцев и выпить всю кровь у девственниц, а не девственниц перетрахать, а мужчин обратить в рабство или убить.

В

общем с кафедр несли такую лютую пургу, что трезвомыслящие люди только диву давались. Оставалось только удивляться как этому верят. Хотя сказано ведь, что чем более дикая ложь, тем охотнее ее принимают.

Зачем велась такая накачка простого населения?

Требовались солдаты и много. Лучше если идут в армию по зову зомбированной души, чем из-под палки, что порождает много дезертиров, стоит только немного ослабить контроль.

Но однажды сильно огребя от схизматиков, ни Папа римский, ни император Священной римской империи не спешили повторять урок, желая воспользоваться результатами чужих усилий, а именно монголов.

Уверенный разгром русами последних и вовсе подействовал на них как ушат холодной воды.

— Нам нужны союзники, — сказал Григорий Девятый, после проведения брачной церемонии, когда он встретился один на один с императором для приватной беседы.

— Согласен, ваше святейшество, вот только где мы их возьмем?

— Для начала нужно сговориться с этими… — тут Папа римский скривился как от кислого. — С этими новыми гуннами… монголами. Потерпев поражение от царя Юрия, они наверняка захотят получить дополнительный шанс.

Фридрих Второй понятливо кивнул. Война на два фронта всегда сложная и надо быть гением, чтобы победить в таких условиях, да еще уступая в численности войск.

— Вы сказали: «Для начала», ваше святейшество, — напомнил император замолчавшему понтифику. — Разве есть еще какие-то варианты?

— Есть. Но я пока не стану обнадеживать тебя, сын мой… так как пока еще не все точно.

Фридрих Второй снова понятливо кивнул, а потом сказал:

— Царь русов опасен как полководец, ваше святейшество. Боюсь, что он сможет выкрутиться даже из самого безнадежного положения… Возможно я слишком высокого мнения о нем, но хотелось бы свести риск к минимуму.

— Я разделяю твою озабоченность, — кивнул понтифик. — Устранить такого правителя и полководца перед началом войны, что к тому же может посеять смуту и борьбу за престол, было бы крайне желательно. Мои люди искали подходы к нему, но пока не нашли слабых мест… кроме одного.

— И что мешает воспользоваться этой возможностью, ваше святейшество?

— Потребуются смертники, сын мой, стопроцентные смертники, и потребуется их много. А их среди профессиональных бойцов, как правило не бывает, да еще в таком количестве, а нужно их будет много, десятка два, а лучше три.

— Хм-м… неужели ничего нельзя сделать, ваше святейшество? Я не верю в это…

— Я не знаю, как заставить пойти людей на верную смерть, сын мой.

— Мне

вспоминаются истории о мусульманских воинах-тенях — ассасинах, что воспитывал некий Старец, от которых страдало воинство Христово, во время Первого крестового похода, а особенно его предводители… Неужели в архивах Церкви ничего нет по этому вопросу?

— Ну конечно! Эх-х… старость выветривает память. Я немедленно дам распоряжение по поиску любых сведений в архиве по ассасинам и надеюсь, что там найдут хоть что-то по этому вопросу. Благодарю тебя, сын мой.

— Не за что, ваше святейшество.

2

Батый испытывал дикую ярость и приказал срубить голову рабу-циньцу, что прочел письмо, посланного великим ханом Угэдэем.

После того поражения от русов Батый ожидал, что его сместят и командующим походом станет кто-то из сыновей Угэдэя — Гуюк или Кидан. И ему бы не помогла никакая низовая поддержка, все-таки очень уж большие потери получились, впору говорить о проклятии богами, а поддерживать такого это все равно, что навлечь проклятие на себя.

Но нет, Гуюк и Кидан сидели тише воды и ниже травы. Как и Байдар.

— Боятся, что могут тоже проиграть Песцу, — криво усмехнулся Субэдэй, что спустя пару недель после того, как у него прихватило сердце, все же оклемался и стал постепенно оживать, хотя прежнего живчика, каким являлся до этого момента старый военачальник, уже не было. — Потому делают вид, что дают тебе шанс исправить положение и восстановить свою честь…

Что до письма от великого хана, то Угэдэй обещал всемерную помощь в обмен на передачу улуса Джучи под руку Кидана, прямо говоря, что сам Батый с предоставленной им помощью завоюет себе новый улус. Ну а если не сможет, то лучше ему героически погибнуть…

Великий хан тоже не стал снимать Батыя, не желая подставлять своих сыновей в случае если они проиграют. Хотя в письме это объяснялось тем, что дескать Батый по большому счету не сильно виновен, ведь Кулькан сам отделился от основной орды и на свой страх и риск пошел в самостоятельный поход на Грузию.

Но то, что великий хан отзывал своих сыновей обратно в Монголию, дескать Гуюку как наследнику пора принимать дела в Джунгарии, а то стар я стал, да немощен… а Кидану готовиться вступать во владение улусом Джучи, говорило само за себя. Не хотел Угэдэй, чтобы его наследники тоже присели своими задницами на острозаточенные но при этом занозистые колья.

Ситуация осложнялась тем, что в плену у Песца находился один из сыновей Толуя. На немыслимо богатый выкуп он не соглашался, оно и понятно, ведь это давало царю русов возможность ставить условия во время мирных переговоров по результатам которых татаро-монгольская орда отходила за Яик с обещанием посадить пленника на кол в случае если монголы снова пойдут войной на Русь.

«Лучше бы он подох, — злобно подумал Батый. — Ведь как ни поверни, я буду виноват в его смерти и мне это любой момент смогут припомнить…»