Вторжение
Шрифт:
— Знаю, — содрогнувшись, прошептала Элейни, расширенными глазами уставившись в серые глаза Ллейна. — Это оно. То, что пыталось найти нас. Что живет там, в глубине Большого Леса.
— Что это может значить? — спросила Вайра, закусив губу и пытаясь связать имеющуюся у нее информацию в единую картину. — Что же?
— Что мы из дней предзнаменования Вторжения перенеслись к его началу. В самый круговорот, который начинает заворачиваться вокруг всех нас, — ответил
— Боги, — устало вздохнула Вайра, — во что же мы вляпались...
— Да, — неожиданно поднял голову до того молчаливо размышлявший эльф, — я еще не сказал самого главного, самого плохого. — Он полез в поясную сумочку и достал оттуда два кольца, снятых с отрубленной руки бородатого жреца.
— Черная стрела уничтожила всю магию, защищавшую нашего врага, — сказал Ллейн, — но вещи его остались магическими, так как они постоянно активны и закреплены. Оба этих кольца. Посмотри на символику и угадай, с чьим жрецом мы имеем дело.
— Он что-то говорил про то, что не хотел бы со мной обращаться жестоко, потому что его вера очень не одобряет этого, — неожиданно вспомнила Элейни, рассматривая изображенные на печатках перекрещенные мечи. — Госпожа Вайра, а что это за Бог?
Отверженная, уставившись на символы с выражением непонимания, изумления, недоверия, молчала с искаженным лицом.
— Да, — сказал в ответ ее мыслям Ллейн, — это ясно и без слов. Символы Бога воинского искусства, воина строгости, мужественности и чести. Одного из покровителей сил Света и лично Эйрканна Сереброокого. Небесного Воина — Радана, также называемого Мечником. Боюсь, милая, мы встали на пути не мятежников и не Ушедших Высоких. Боюсь, что нашим врагом является взыскующая нашей крови Империя... Хотя я и не могу понять, что общего у жреца Радана может быть с теми, кто уничтожил отряд границ... — Он помолчал, опустив глаза, и добавил: — Быть может, нам сдаться?
Вайра, судорожно выдохнув — до этого момента она не дышала, внезапно сильно побледнела.
— Дьявол, — прошептала она, — даже если против нас Империя, мы не можем сдаться. Мы можем лишь... следовать за ней. И никому ее не отдать.
Элейни опустила голову. Слезы текли по ее щекам.
Даниэль смотрел на звездное небо над рекой, слушал, как шумит вода и как негромко шумят, занятые разговором, мохнатые кони, смирно стоящие
Звезды мерцали, беззвучные, далекие, печальные.
Черный сидел рядом со скакунами, замерев, — это продолжалось уже два с половиной часа, с того момента, как стемнело.
Грета, кажется, снова истязала Родгара, который к концу первого дня путешествия, выползши из шатра не несколько минут, которые она ему дала, выглядел, словно тень.
Даниэлю не было дела ни до кого из них. Только Малыш, сладко спящий рядом, под одеялом, и греющий его бок, имел хоть какое-то значение... Хотя нет, еще Черный.
Непонятный, надменный, насмешливый. Холодный.
Он что-то знал об отце. И Даниэль, после всего произошедшего, вспоминая слова Катарины, отчетливо понимал: все очень непросто. Совсем не так, как казалось тогда, в радужном детстве, когда он был не одинок. И не так, как сверкало, грохотало в обрушившемся на него аду Королевской Охоты.
Все гораздо сложнее. Многочисленнее, многолюднее. Древнее. Все началось не сейчас, и в данный момент лишь начинает проявляться. А он пока бессилен хоть что-то предпринять. Он не знает достоверно ни о чем. А Вельх, единственный из тех, кто мог бы ему помочь, слишком неимоверно, пронзительно далеко.
Звезды сверкали у него над головой. Против него была Империя и Дикие Земли, из которых он по страшной, вопиющей странности сумел уйти живым. Против него были Ардат и Тармаамрат, которые презирали его и презрения которых вполне могло хватить на то, чтобы он быстро и мучительно погиб.
Рядом с ним не было даже золотистого, мудрого дракона, который направил его ненависть точно в цель. Он исчез, словно был видением воспаленного разума, гибнущего в битве со всепожирающим мраком.
Даниэль был наедине с миром.
Но мир был за него — весь, без остатка. Юноша чувствовал это. Он был четко, непререкаемо уверен, что судьба несет его не просто вниз по реке, а вперед. Что предстоят не опасности, лишения и насмешки, а долгий и трудный путь.
И, по зрелому размышлению, он начинал понимать, что только в этом и есть настоящие счастье и смысл. В этом есть настоящая жизнь.
Именно это скрывалось в темноте впереди. Рассвет был еще далеко, но звездного света хватило ему, чтобы рассмотреть это и принять в свое сердце. Теперь он ясно и четко видел это.
А звезды светили себе в безбрежной, холодной пустоте.
И тихо было в мире, которому предстоял долгий, надрывный, полный боли, ярости и страха всеобщий крик.