Вторжение
Шрифт:
— Прошу тебя! — взмолилась она. — Ты меня избегаешь, а времени уже не остается. Пойми, я хочу, чтоб завтрашний день был счастливым.
— Желаю тебе счастья, Солнышко… Мари Мадлен. Будь счастлива всю жизнь.
Он не глядел на нее, но знал, что она с мольбой протягивает к нему руки.
— Могу ли я быть счастлива, когда у тебя такой убитый вид? Я боюсь, ты сердишься на Дона. Он не виноват в том, что так вышло, и я не виновата! Любовь не знает правил. Quand ie coup de foudre frappe note 23 …
Note23
Если
Он горько рассмеялся.
— Надо же, о нем ты и по-французски говорить готова. А со мной притворялась, что ни слова не понимаешь. И я, набравшись нахальства, говорил тебе такое, чего никогда бы не сказал по-английски. Очень небрежно, чтобы ты не догадалась по интонации. Вставлял les mots d'amour note 24 в обычные фразы и считал себя хитрецом.
— Ты очень мил!
— Ну да, ведь ты с самого начала знала о моих чувствах.
— Конечно. Я пыталась полюбить тебя. То есть… остаться с тобой… Нет, все не то! Пойми, Роги, с Доном все иначе. То, что я чувствую к нему…
Note24
Слова любви (франц.).
Он стиснул зубы, чтобы не наговорить грубостей, и наконец встретился с ее голубыми наивными глазами, блестящими от слез. Мысленно он крикнул:
Ты была моей! Это само собой разумелось. Нам надо было только немного подождать, повзрослеть. Разве это не благоразумно? Л у него такой богатый выбор, столько девушек, которых он мог взять. И брал. Зачем ему понадобилась еще и ты, Солнышко?!
— Роги, — проговорила она, — я хочу, чтобы ты всегда оставался моим лучшим другом. Братом… Ну пожалуйста!
До сих пор соблазн был велик, но он подавлял его, а теперь мысль еще настойчивее стучалась в мозг, сметая поставленные барьеры. Убить Дона! Убить нынче же!
— Не волнуйся за меня, Солнышко. Все будет в порядке.
Она отшатнулась, заплакала, вцепившись обеими руками в свой ранец.
— Роги, прости меня! Я так его люблю!
Хотелось обнять ее, осушить слезы. Хотелось крикнуть: «Тебе только кажется, что ты его любишь! Ты не понимаешь, он околдовал тебя, принудил. Но когда он умрет, ты образумишься и поймешь, что любишь меня. Сперва поплачешь, но со временем боль пройдет, и ты забудешь, что любила еще кого-то, кроме меня».
Но вслух он сказал:
— Я все понимаю. Правда.
Она улыбнулась сквозь слезы.
— Завтра ты будешь его шафером. И мы с тобой потанцуем на свадьбе. Станем пить шампанское и веселиться. Скажи, что так будет!
Он мягко опустил руки ей на плечи и поцеловал в макушку. Ее гладко зачесанные волосы были светлыми и блестящими, точно кукурузные хлопья.
— Я сделаю все, чтобы ты была счастлива, Солнышко. Прощай.
Дейв Валуа чуть не разрушил его планы, предложив отвезти их обоих домой после мальчишника в «Синем быке». Но Роги возразил, что Дону надо немного пройтись,
— Нет уж, мы лучше пешком, а то, боюсь, Донни к завтрему не очухается, и отец Расин в церковь его не пустит. Так что предоставь его мне, дружище.
Было три часа ночи, двери «Быка» закрылись, и веселая компания стала, перекликаясь, разбредаться по домам. Роги взял брата под руку и медленно двинулся по Мэн-стрит. Дон был в полной отключке. Лишь принудительными усилиями его можно было удержать в вертикальном положении и заставить шевелить ногами. Дейв, проезжая мимо на «форде», крикнул в окошко:
— Может, все-таки подбросить?
— Нет, — ответил Роги. — Встретимся в церкви.
Наконец-то они остались одни и с трудом взошли на мост. Ночь была прохладная, но безветренная. Внизу чернела безупречная гладь Андроскоггина, как в зеркале отражая перевернутые уличные фонари и столбы дыма, день и ночь поднимавшиеся из труб целлюлозно-бумажной фабрики.
— Ать-два, ать-два! — вполголоса командовал Роги. — Шагай, Донни, шагай!
— Ухм! — выговорил Дон.
В мозгу бешено вращалась карусель разрозненных образов и эмоций: удовлетворения, торжества, ожидания эротических утех с будущей женой. Он ничего не заподозрил. Роги сбросил легкое опьянение, поставил умственный заслон и сосредоточился на том, чтобы тащить брата. Они медленно продвигались к середине моста. На Мэн-стрит изредка появлялись машины, однако на мост никто не поворачивал.
Роги вдруг резко остановился.
— Эй, смотри-ка, Донни! Ты соображаешь, где мы находимся?
Дон вопросительно замычал.
— Да на мосту же, бестолочь! На нашем любимом старом мосту! Помнишь, что мы вытворяли в школе? Ходили по перилам, а приятели обмирали со страху. Они ведь не знали, что психокинез помогает нам не терять равновесия.
Дон еле ворочал языком.
— Уг-гу, п-помню… А т-ты… сал-лага был…
— Но я уже не салага, — тихо ответил Роги. — Теперь ты салага, Дон. Хочешь, поспорим?
Перила не слишком высокие — металлические трубки в ладонь шириной, каждые метров десять прерываются фонарем. Под одним из таких фонарей и остановились братья. Роги прислонил к нему Дона и, чтоб не упал, обвил его руку вокруг столба.
— Смотри! — Ухватившись за фонарь, он легко впрыгнул на перила. — Смотри, Дон!
Он развел руки в стороны, побалансировал, затем твердым шагом пошел вперед. Внизу, метрах в двадцати, поблескивала чернильная вода Андроскоггина. Дон умеет плавать, но плохо. В его теперешнем состоянии не потребуется большого труда, чтоб не дать ему всплыть. Самое сложное — сбросить Дона с моста, не прикасаясь к нему.
— Ух ты! Здорово! — Роги подпрыгнул на трубе. Добравшись до следующего фонаря, он развернулся и захохотал во все горло. — Красота! Ну, Донни! Теперь твоя очередь.
Он спрыгнул на мост и пристально взглянул на брата.
Дон заморгал. Оскалил зубы.
— Н-не х-хочу.
У Роги засосало под ложечкой. Может, он выдал себя, свою враждебность?
— Не хочешь? Ты что, испугался? Или сердечко чересчур сильно бьется при мысли о Солнышке?
— Н-ничего не б-бьется, — пробормотал Дон и попятился. Роги взял себя в руки.