Вуаль анархии

Нивен Ларри

— Человек вдруг запнулся, а потом продолжал с горечью и досадой: — Я никому не причинил вреда своим транспарантом. Я Помощник Мэра по Психологии. Я сейчас пишу работу о том, что каждый индивидуум хочет прочитать на пустом транспаранте. Это то же самое, что пустые страницы в тесте Роршаха.

— И как на вас обычно реагируют?

— Обычно с враждебностью, но ничего подобного раньше не происходило. — По интонации человека с пустым транспарантом можно было судить о том, насколько он изумлен:

— По-моему, Парк Свободы

гарантирует нам и свободу слова. Не так ли?

Джил вытирала кровь у него с лица, вывернув наизнанку кошелек Гленды Готорн. Она очень старалась и одновременно говорила:

— Конечно, здесь должна быть обеспечена свобода слова, в особенности если ты ничего не говоришь. Эй, Рон, расскажи нам еще про свое государство анархии.

Рон откашлялся.

— Надеюсь, вы не будете судить об анархии по нынешнему случаю. Королевский Парк Свободы был во власти анархии всего лишь пару часов. Анархия должна успеть созреть.

Должно быть, Гленда Готорн и человек с пустым транспарантом слушали его и спрашивали себя: что за чертовщину он несет? Я искренне желал Рону получить удовольствие от того, что он разъяснит им свою теорию. Больше всего меня волновало, расскажет ли Рон о том, что это он сбил все полицейские глаза.

Пожалуй, на этом поле будет хорошо провести ночь. Поле было открытым. Здесь не было никаких зарослей, никаких теней, никто не смог бы подкрасться к нам незамеченным. К тому же, здесь я быстро учился чувствовать и думать, как истинный параноик.

Мы лежали на мокрой траве, то погружаясь в дремоту, то перебрасываясь фразами. Еще две группки, такие же маленькие, как наша, оккупировали два края поля. Они соблюдали дистанцию, мы соблюдали дистанцию. Время от времени до нас долетали их голоса, и мы знали, что они не спят. Во, всяком случае, спят не все.

Человек с пустым транспарантом был очень неспокоен во сне. Очевидно, ребра у него болели по-настоящему, хотя Джил утверждала, что все они целы. Он поминутно всхлипывал, дергался во сне и от этого поминутно просыпался. Проснувшись, он брал себя в руки и лежал очень тихо, пока снова не засыпал.

Джил вдруг осенило: деньги! Правительство сохранится, чтобы печатать деньги!

— Зачем? Ведь можно выписывать долговые обязательства. Стандартного достоинства. Выписывают и нотариально заверяют. И вы подписываетесь собственным добрым именем.

Джил мягко рассмеялась.

— Ты уже все продумал, да? Так, знаешь ли, далеко не уедешь на добром имени.

— Ну, значит, кредитные карточки.

Мне надоело верить в анархию Рона. Я спросил его:

— Рон, помнишь девушку в длинной голубой вуали?

Воцарилось долгое молчание.

— Да, а что?

— Ничего себе девица, да? На нее было очень интересно посмотреть.

— Согласен.

— Так вот, если бы не было никаких законов, запрещающих тебе попросту взять и изнасиловать ее, она бы ходила закутанной по уши. Платье бы застегивала

на железные пуговицы и еще таскала бы с собой газовый баллончик. Приятно тебе будет на такую смотреть? Мне, например, нравится смотреть на тело ню. Ну посмотри, как быстро исчезли все ню после того, как упали полицейские глаза.

— Хм-м… — Рон задумался.

Ночь становилась все холодней. Отдаленные голоса, случайные, очень далекие окрики — все звуки слились в тонкие серые нити на черном покрывале молчания. Миссис Готорн решила нарушить его.

— А что все-таки хотел сказать этот парень с пустым транспарантом?

— Он не хотел ничего сказать, — пояснила Джил.

— Ну уж нет, секундочку, милочка. Я считаю, что он все равно своим транспарантом что-то говорил, даже если не знал, что именно. — Миссис Готорн говорила очень медленно, внимательно обдумывая каждую фразу, внимательно подбирая каждое слово. — Была когда-то организация, которая протестовала против обязательной контрацепции, и я была ее членом. Мы целыми часами носили всякие лозунги. Мы печатали листовки и останавливали прохожих, чтобы поговорить с ними. Мы тратили собственное время, собственные усилия и деньги, потому что мы хотели своими идеями достучаться до сердец.

Так вот, если к нам присоединяется человек с пустым транспарантом, значит он хочет что-то сказать.

Его транспарант просто означает, что у него нет мнения. Раз он присоединяется к нам, значит, он тем самым утверждает, что никакого мнения нет и у нас. Он словно говорит, что наши воззрения ничего не стоят.

Я тут же схватился за ее слова.

— Передайте ему это, как только он проснется. Он запишет ваши слова в свою тетрадочку.

— Но его тетрадочка врет. Он не станет совать свой транспарант под нос людям, с которыми во всем согласен, ведь так?

— Наверное, не станет.

— Я… лично… полагаю, что люди без всякого мнения не могут нравиться. — Миссис Готорн встала. — Вы случаем не знаете, где тут автомат с газировкой?

Естественно, мы не знали. Впрочем, ни одна частная компания не будет рисковать своими аппаратами в том месте, где их будут ломать и разбивать два раза в день. Зато старуха напомнила нам, что мы все хотим пить. Так или иначе, мы все поднялись и побрели в сторону фонтана.

Все, кроме человека с пустым транспарантом.

Мне было жаль, что его нет с нами. Как странно, думал я, как дико, что такое неотъемлемое право, как свобода слова, должно зависеть от такой хрупкой штуки, как висячая полицейщина.

Мне хотелось пить.

Парк, залитый светом ночного города, резали на куски острые, длинные тени. При таком освещении всегда кажется, что видишь больше, чем на самом деле. Я думал, что вижу насквозь каждый темный уголок. На самом же деле, хотя повсюду ощущалось чье-то присутствие, я мог увидеть кого-нибудь только тогда, когда человек начинал шевелиться.