Вуаль из виноградных лоз
Шрифт:
Когда я добралась до своей комнаты, то позволила слезам пролиться. Но также я поддалась своему сердцу. Я вышла через балконную дверь, позволяя пульсирующей крови нести вперед мои ноги. Холодный ветер кусал мои влажные щеки, когда я быстро, насколько позволяли мои туфли, бежала к дому Ахилла.
Ночь была темной, звезды создавали одеяло из бриллиантов и сверкающего золота. Было поздно, очень поздно, но я бежала к Ахиллу. Подобно Золушке, в полночь покидала принца. Но в сказке она неохотно возвращалась к своим лохмотьям и обычной жизни, а я же убегала в объятия человека, который мог поделиться только
Я проскользнула через ворота Ахилла, масляная лампа привела меня к деревянной двери его коттеджа. Я дергала ручку, сражаясь с ней дрожащими руками, пока она не поддалась и не впустила меня внутрь. Я побежала прямо в гостиную. В камине горел огонь, перед ним стоял единственный стул. Книги, которые я дала почитать Ахиллу, были сложены стопкой рядом с ним вместе с ручкой с зажимом для пальцев и блокнотом.
У меня заныло в груди от этого зрелища.
Неужели он сидел здесь каждую ночь, пытаясь учиться?
Один, всегда один.
Паваротти тихо играл из старого проигрывателя в углу комнаты. Мерцающие лампы и оранжевые блики камина освещали белые стены теплым светом.
Это была жизнь Ахилла. Музыка, вино и одиночество. Он заслуживал большего. Он заслуживал большего, чем кто-либо мог ему дать.
— Кареса? — донесся грубый голос Ахилла.
Он украл мое дыхание; он был влажным после душа, его черные волосы были мокрыми, вода стекала по спине. На шее весело полотенце, одет он был лишь в одни черные пижамные штаны.
Я почувствовала, как сквозь меня прошла внезапная волна покоя, только от того, что я находилась рядом с ним. Этот покой был исцеляющим бальзамом для моей израненной души. Покой, который как я знала, мог принести только Ахилл.
Что-то произошло во вселенной, когда мы встретись. Произошел космический сдвиг, некое предопределенное изменение в самой материи, в том, кем мы были. Солнце и луна соединились и бросили нас в сердца друг друга, чтобы мы никогда не разделились.
«Он говорил, что однажды я встречу такого человека, свою вторую половину, буду окутан такой принадлежностью и желанием, что никогда не смогу жить без нее… Как говорил Платон, «и они не захотят быть в отдалении друг от друга, даже на мгновение».
Воспоминания о словах Ахилла кружили в моих мыслях.
Принадлежность.
Желание.
«И они не захотят быть в отдалении друг от друга, даже на мгновение».
Неужели мы были этими блуждающими, потерянными душами, которые, наконец, воссоединились?
— Кареса? Что-то не так? Что случилось?
Ахилл сделал шаг вперед, беспокойство появилось на его прекрасном лице.
Я бросилась к нему. Мои руки обвили его талию, и я крепче обняла его. Я чувствовала его горячую кожу, наши тела идеально соединились, будто звезды вели нас именно к этому моменту.
К этому винограднику.
К друг другу.
— Кареса? Ты пугаешь меня, — прошептал он, когда крепче прижал меня к себе.
Я хотела наказать себя. Как я могла уйти от этого? Как я могла оставить эти чувства? Как я могла отпустить этого мужчину?
Сегодня я видела
Это должна была быть я. Все это должна была сделать я.
Но я понятия не имела, как все это можно было разрешить. Нам были уготованы разные пути. Мы были из противоположных миров, но, тем не менее, делили одну душу на двоих. Все это казалось таким невозможным.
— Просто обними меня, — прошептала я, прижавшись щекой к его теплому телу.
Я закрыла глаза, и просто позволила этому мужчине обнять меня. Позволила его рукам проскользнуть в мои волосы, когда он оставил поцелуй на моей макушке.
Тем не менее, Ахилл отодвинулся, заключая мое лицо в свои ладони. Он заглянул мне в глаза, когда слеза скатилась по моей щеке. Он поймал ее большим пальцем.
— Почему ты плачешь? Почему ты такая грустная?
Я не продумала свои действия до конца. Я вообще ничего не продумала. Вместо этого я встала на цыпочки и прижалась губами к губам Ахилла. Он застонал, когда я соединила наши губы, мои руки сложились в молитве на его щеках. Я едва попробовала его вкус или впитала его тепло, прежде чем он отодвинулся от меня.
Его голубые глаза были широко открыты и напуганы. Его руки были неподвижно опущены по бокам. Ноздри раздувались, когда он прерывисто дышал. Я сделала шаг в его сторону, но он выставил вперед свою руку.
— Кареса, — произнес он, шепот моего имени, был одновременно благословением и проклятием. — Нет.
Он покачал головой, на его лице появилось противоречивые эмоции — боль, отчаяние, страсть и смирение. Каждое из них было подобно удару ножа в мою грудь.
— Ахилл, — умоляла я, физически ощущая, как разбивается мое сердце.
— Ты сказала, что мы должны оставить это, — он покачал головой, его взгляд был потерянным и напуганным. — Ты сказала, что у нас может быть только одна ночь… Я не могу сделать это… Мое сердце не сможет… Я не смогу вынести это…
Он повернулся спиной, исчезая из поля моего зрения, и я обнаружила, что признаюсь в том, что было у меня на душе:
— Я люблю тебя.
Ахилл остановился как вкопанный, как будто мои слова были тугими поводками, окутавшими его ноги.
Мое сердце забилось быстрее, когда реальность того, в чем я только что призналась, просочилось в мои кости. Но я не жалела об этих словах. Это было правдой. Ахиллу нужно было услышать их так же сильно, как мне нужно было их произнести. Каждый день, когда их держали взаперти, был наполнен болью.
Я наблюдала за тем, как напрягается каждый мускул на его спине. Я, молча, ждала, пока он повернется ко мне лицом. Чтобы посмотреть мне в глаза и увидеть отражение правды в моих словах. И теперь, когда эти слова были произнесены в ночном воздухе, я ощутила чувство свободы.
Как будто моя душа вернулась домой.
Ахилл обернулся. Он моргнул, и две слезинки скатились по его небритым щекам.
— Ты… любишь?
Я всхлипнула при виде его растерянного выражения лица. Словно он не мог поверить, что кто-нибудь может любить его. Но я любила. Моя любовь к нему наполняла каждую мою клеточку; она присутствовала в каждом моем вздохе и стуке сердца.