Вуали Фредегонды
Шрифт:
— Именем его величества, нашего возлюбленного короля Зигебера, прошу хранить молчание! — воскликнул он, ударяя посохом в пол. — Король пожелал, чтобы в честь милостивой королевы Брунхильды почтенный Венантиус Гонориус Клементиамус Фортунатус прочитал нам одно из своих замечательных творений!
— О нет, только не это! — проворчал Хильперик.
Римлянин протиснулся между столами и развернул длинный пергаментный свиток, между тем как музыканты встали позади него. Когда он начал декламировать, Зигебер нежно сжал руку королевы, улыбнулся ей и склонился к ее уху. Она почти тут же улыбнулась в ответ — Хильперик со своего места не разглядел, сказал ли брат
Затем она покраснела, но попыталась сохранить невозмутимый вид, пока поэт упивался собственными стихами — на латыни, которую лишь немногие из присутствующих могли понять и никто, кроме него самого, — оценить. Хильперик налил себе еще вина, удобнее устроился в кресле и задумчиво наблюдал за новобрачными.
В Брунхильде ощущалось редкостное благородство. Это действительно была королева! И у нее была сестра…
Наконец-то у меня родился сын. Хильперик дал ему королевское имя — Хлодобер и сам представил его своим стражникам. Я была измучена родами, но не сомневалась, что, когда силы ко мне вернутся, Хильперик женится на мне. Я была полна самых радужных надежд. Казалось, наша жизнь только начинается, и отныне никто и ничто не может встать у нас поперек дороги.
Я ошибалась. Это не было началом — разве что началом той драмы, которая связала наши жизни воедино и в конце концов уничтожила нас всех. Мы могли быть счастливыми, мы должны были ими стать! Но после возвращения из Метца Хильперик изменился. Я долго не отдавала себе в этом отчета — настолько тот период казался мне счастливым. Когда я наконец все поняла, я почувствовала себя униженной до глубины души, и одновременно меня охватил жесточайший гнев. Не против него — или, во всяком случае, не его самого, а его глупой гордыни, которая разрушила счастье, уже такое близкое…
Нет, мой гнев носил имя женщины.
Глава 13. Лето гуннов
Что-то изменилось. В течение многих дней жизнь во дворце постепенно становилась другой — и это происходило без малейшей ссоры, без единого слова поперек, так что Фредегонда не могла понять причину случившегося изменения. Это были взгляды, перешептывания, отсутствия — но ей казалось, что привычный мир вокруг нее неслышно осыпается, словно песок, струящийся сквозь пальцы. Хильперик уехал осматривать берега возле Кадунума, [77] после целой ночи страстных прощаний, и пообещал скоро вернуться. Когда она проснулась, его уже не было. Она не слишком беспокоилась из-за этого отъезда.
77
Кадунум — современный г. Канн.
Но с тех пор все уже было не так, как прежде. Через несколько дней после отъезда короля она решила переехать в летнее поместье — на одну из королевских вилл, расположенных вдоль берегов Сены, — и велела позвать Бепполена, чтобы он подготовил лодку для переправы. Тогда и выяснилось, что командир гарнизона исчез, — о чем никто ее не предупредил, и сейчас тоже никто не знал (или разыгрывал неведение), куда он отправился. В ее передней, где обычно толпились придворные, теперь появлялись какие-то мелкие просители, которым раньше не удавалось добиться у нее аудиенции. Даже Уаба куда-то пропала, хотя кратковременные отлучки и раньше
Фредегонде пришлось одной устраивать свой отъезд, причем ее не покидало смутное ощущение, что лучше было бы остаться. Еще несколько дней она с нетерпением ждала известий от Хильперика, затем надеялась на прибытие посланца. Лишь ужасный смрад, которую начал испускать город с наступлением жары, заставила ее уехать.
В этот вечер она ужинала в одиночестве, глядя на медленное течение реки, протекавшей всего на расстоянии полета камня от ее накрытого стола. Воздух был теплым, вино — приятным, свет луны — умиротворяющим. До нее долетали обрывки разговора двух часовых, чьи темные силуэты она замечала на дозорной дорожке всякий раз, когда они обходили крепостную стену. Ветер чуть раскачивал длинные ветви плакучей ивы, где-то вдали ухала сова, из кухонь доносился смех. Когда становилось тихо, она могла различать мерный скрип колыбельки и голос своей служанки Пупы, что-то тихо напевавшей маленькому Хлодоберу, возле которого та проводила все ночи напролет.
Хлодобер… Это имя, Блистающий славой, наполняло ее гордостью. Хильперик еще не женился на ней, но тот факт, что он дал их сыну имя, которое могли носить только члены королевской семьи, стоил свадьбы. Когда-нибудь, может быть, Хлодобер станет королем… Если только сводные братья дадут ему такую возможность. Сейчас он был лишь бастардом, и его будущее оставалось неопределенным, однако нет ничего невозможного. Разве она не стала официальной любовницей короля, почти королевой? Что бы теперь ни случилось, она будет жить в сто раз лучше, чем все ей подобные — собирательницы колосьев, прядильщицы шерсти, пастушки, служанки, шлюхи, — чем сама она в былые времена в городке Ла Сельва вместе с Уабой и Старшей.
Сейчас, в полной безмятежности этого летнего вечера, все страхи, которые она испытывала в Руане, показались ей лишенными смысла. Хильперик любил ее, она была богата — гораздо богаче, чем могла себе вообразить во времена своего нищего детства, в королевстве царил мир, ее единственная соперница чахла в монастыре. Однако в тот момент, когда она увидела причалившую к берегу лодку, а потом выходящую из нее Уабу, у нее появилось такое ощущение, что этой золотой поре настал конец. Она закрыла глаза, медленно отпила глоток бургундского вина, а когда снова открыла их, Мать уже стояла перед ней, раскрасневшаяся и запыхавшаяся.
— Мне нужно с вами поговорить, госпожа.
Фредегонда удивленно нахмурилась, потом увидела в тени двух вооруженных стражников и слугу, о которых совершенно забыла.
— Оставьте нас, — велела она им, сопровождая свои слова движением руки, а потом обратилась к Уабе. — Хочешь пить?
Та, не отвечая, стояла на почтительном расстоянии, пока остальные не ушли. Затем подошла к столу, села и сама налила себе вина.
— Ну, так что? — Мать посмотрела на Фредегонду и отставила кубок.
— Как это «что»? Я думала, это ты принесла мне известия!
— А я думала, ты хоть немного лучше осведомлена!
Фредегонда невольно отодвинулась — Мать говорила приглушенным голосом, но в нем звучала ярость. Взгляд был суровым, глаза гневно сверкали. Фредегонда мгновенно вспомнила, что такой же взгляд бывал у нее и раньше, еще в деревне, когда работа, которую она поручала, была плохо сделана.
— Хильперик уехал в Кадунум, — пробормотала она. — Чтобы осмотреть…
— Нет. Он в Париже, у своего брата Карибера, и собирается отправить оттуда посольство в Испанию, возглавляемое сеньором Берульфом и герцогом Бепполеном.