Вуду
Шрифт:
На вокзале немцы поймали двух партизан, те хотели подорвать цистерну с бензином. Всё деревню согнали на вокзал, устроили публичное истязание пленников для общего устрашения. Пытали и мучили страшно, добивались узнать дорогу в партизанский отряд, но те молчали. Тогда они зацепили крюками за языки и так протащили через всю деревню до самой реки. Там и расстреляли. Царствие небесное великим мученикам!
Бабушка замолкала, вытирала льющиеся ручьём слёзы, крестилась, шептала молитвы. Собравшись с духом, продолжала свой рассказ:
– Да, в деревне не осталось ни одного двора, где бы ни было похоронок с фронта. Пол деревни как косой мужиков выкосила проклятущая война. А к предателям этим, что Алёну со Славиком мучили, через неделю
Всё время пока была оккупация, немцы боялись наших партизан, знали, что за каждого убитого поплатятся десятком своих смертей. Особенно после того как на железной дороге у самого вокзала подорвали целый состав набитый итальянскими вояками. Форма была у них какая-то интересная: разноцветные нашивки, шляпы с перьями. Погибло много и перья эти летали потом по всей деревне ещё с неделю. Отомстили за зверство над подрывниками цистерны. В лес посылали карательный отряд, но он назад не вернулся.
Женщин гоняли на работы, избивали, слабых стреляли. Отбирали всё, что увидят. За домом вырыли окопы в рост человека, там часто прятались от немцев и бомбежек. Голодовали страшно.
А когда отступали немцы, тогда уж вымещали свою злость на нас как могли. Забрасывали наши окопы гранатами, или просто подходили к нему и расстреливали всех, кто там находился. Через дорогу учительница жила, не успела прибежать в наш окоп, а спряталась в своем, возле дороги. Нашли её потом мертвой, обе ноги прострелили.
Дом наш разбомбили, ничего не осталось, одна печная труба! Всё унес огонь! Нет, ещё чудом осталась вот эта маленькая иконка со Спасителем, написанная на деревянной дощечке очень давно, небольшая – десять на двенадцать сантиметров, обшитая чеканным металлом, только в прорезях лик Иисуса и его руки. Надо же, даже краска не потрескалась, и глаза смотрят как живые! Мне её ещё моя бабушка подарила, когда я за Колю замуж выходила. Вот это чудо, так чудо!
Господи, сколько же испытаний в водовороте войны выпадает на долю ни в чем не повинных людей!? – заключала свой грустный рассказ бабушка, постоянно вытирая слезы.
Дети продолжали завтракать, когда в дом вошла матушка. Так они нежно называли свою мать.
Это была стройная и крепкая, ещё молодая женщина с длинными до пояса темно-русыми вьющимися волосами, с черными, в разлет, широкими бровями и голубыми глазами. Правильный овал лица, легкий румянец щёк, сочные и полные губы говорили о здоровье этой яркой представительницы женского стандарта красоты и стройности донского казачества. Увидев сидящих детей, аппетитно уминающих бабушкин кулинарный шедевр, она нежно улыбнулась и потрепала головы всех по очереди. Матушка порой была строга, особенно по отношению к Сашке, ведь он, хоть и младший, но – будущий мужчина и защитник, поэтому с него и спрос. На девчонок она покрикивала, а вот ему попадало. В ход шли веник, тряпка, лозина, тапок, в общем, всё, что было под рукой. Но Сашка не обижался, он знал, что получал поделом. Его шкодливый и неуёмных нрав, прямо, скажем, давал для этого достаточно поводов. Тем более что била она не больно, больше для острастки и видимости науки. Сашка это понимал, старался быть более сдержанным, но вскоре забывал про матушкины шлепки и получал новые.
– Сашка, там, у двора тебя ждут ребята. Наверное, побежите на речку? Только смотри, аккуратно там, глубоко не нырять и далеко не заплывать! Хорошо? – у матушки это было и приказание и просьба.
Речка, речка… Любимое место Сашкиного детства. Участок реки, проходящий вдоль деревни, выходил из лесной чащи, был очень красив и живописен, имел ширину метров шестьдесят, с почти незаметным, ленивым течением, с многочисленными тихими заводями, покрытыми крупными листьями лотоса и бутонами кувшинок, над которыми свисали ветви ракитника.
Сашка любил приплывать к этому берегу. Тут, в многочисленных неглубоких боковых норах обрыва жили и прятались раки. Детская рука легко проникала вовнутрь. Раки кусались не больно, только щипали детские пальцы. Привязанная к поясу тряпичная сетка, быстро наполнялась копошащими серыми членистоногими. У ребят в кустах заранее были припрятаны котелок, соль, лавровый лист и спички. Сваренные на костре уже красные на вид, раки дарили детворе нежное белое, приятное на вкус мясо в своих хвостиках и клешнях, которое просто таяло во рту.
Правый берег имел пологий песчаный спуск, окаймленный густо растущими ивами и вербами. Часть берега реки, свободный от порослей, использовался под пляж. От пляжа вниз по течению, вдоль неторопливой водной глади, проходила узкая улица с десятком добротных домов-срубов. Напротив каждого из них на воде качались плоскодонки. Их обычно привязывали к забитым береговым колышкам или к склонённым у воды ивам простыми верёвками без замков. Лодки использовались не только для рыбной ловли, в основном для хозяйственных целей. На них перевозили скошенную на островках и лесных полянах траву для кормления домашнего скота и птицы, хворост и жердины из леса, срезанный камыш, рогоз и чакон, из которых делали маты-подстилки, покрывали крыши домов и сараев. Всё, что давали река и лес, всё использовалось, всё находило своё применение. Хозяева лодок разрешали детворе свободно пользоваться ими и давали вёсла с условием далеко не заплывать и при окрике возвращаться на место.
Река кормила всю деревню. Каждая семья имела свои зарыбленные, прикормленные места. Один-два раза в месяц Сашкин дедушка запрягал в дроги коня, брал с собой небольшую сетчатую пирамиду-кобылку, и за несколько часов набирал целую телегу щук, лещей, окуней, голавлей, краснопёрок, вьюнов и раков. Улов использовали рачительно: варили уху, рыбу жалили, солили, сушили, коптили в бане. Запасов хватало всем и надолго. А во время паводков дедушка надевал высокие рыбацкие сапоги, брал ружьё и выходил на залитый водой луг. Бродил по пояс в воде, высматривал. Потом слышались глухие выстрелы. Дед возвращался домой, еле неся на плечах огромных щук. Длинные хвосты рыб волочились по земле. Вот тогда весь дом радостно суетился и хлопотал вокруг такой чудной добычи, готовил из неё редкие и вкусные блюда. Со щук аккуратно снимали кожу, мясо рыбы перемалывали с различными специями и вновь заполняли в прежнюю оболочку, зашивали нитками. Рыбина приобретала прежнюю форму. Её отваривали, потом остужали, и нарезалась круглыми дольками, как колбасу. Получалось два блюда: из отвара ароматный рыбный суп и вкуснейшая фаршированная щука.
Детвора, как могла, обустраивала свой пляж. Каждый год, после весеннего паводка приходилось восстанавливать мосток-трамплин. Благо лес рядом, и им позволяли срубить несколько жердин для стоек и толстых веток для помоста. Недалеко от места купаний из земли бил родник с кристально чистой и до зубной боли холодной водой. С наступлением лета его чистили, укрепляли стенки импровизированной купели и делали ограждение. Выходящие к водной глади береговые пласты глины служили материалом для строительства очага в месте разведения костра. Мусор всегда собирался в яму, выкопанную подальше, в стороне леса. Порядок и чистота на пляже благодаря усилиям детей были идеальными. Ребята жарили пойманную рыбу, нанизывая её на ивовые ветки, варили в припрятанном в кустах котелке уху или раков, а когда не было уловов, то обходились печеной в золе картошкой и поджаренным на огне салом. Накупавшись до синевы губ и неудержимой тряски подбородков, закапывались в золотистый горячий от солнца песок, испытывая истинное наслаждение и блаженство.