Вуивра
Шрифт:
— Да ещё очень хорошо, что погода не везде одинаковая. Вот вчера я в газете прочитал, что в других местах выпало слишком много дождей. Так что зерно останется всё-таки дорогим. Похоже, в этом году жаловаться нам будет не на что. Даже для уборки урожая установилась такая погода, о которой можно только мечтать. Если так продержится, я всё уберу меньше чем за неделю.
— У нас то же самое, — сказал Арсен, — можно уже твёрдо сказать, что уборка не затянется.
— С такими парнями, как у Луизы, я подозреваю, работа должна спориться. А когда нужно, то у вас есть Юрбен, чтобы пример вам показывать.
— Сейчас
— Ну про Юрбена вам рассказывать не нужно, — сказал Арсен. — Он никогда свои тяготы не считал и сложа руки никогда не сидел. Если бы от него зависело, к дням бы ещё лишние часы приделывали. Да, кстати, раз уж я начал и раз уж мы говорим о Юрбене, я думаю, у него самого есть что вам сказать.
Вуатюрье разыграл удивление и с заинтригованным видом подняв вверх брови. Юрбен не удержался от улыбки при мысли о том, как сейчас удивит его.
— А скажу тебе я то, что я только что построил себе дом.
— Дом? — переспросил Вуатюрье, вытаращив глаза.
При виде его округлившихся глаз старик отрывисто и с непривычки неловко рассмеялся.
— Да, этой ночью я построил себе дом на общинном участке. В Ревейе, если ты себе представляешь. Как раз перед рассветом закончили.
— Вот те раз! — воскликнул Вуатюрье. — Если б я мог подозревать! Дом на общинных землях! Ну и проказники же вы оба! А я всё говорю, говорю, а они такую новость от меня скрывали! А я-то их слушаю! Ну идёмте смотреть!
Вуатюрье надел пальто и пошёл предупредить дочь, что уходит. А Юрбену не терпелось снова увидеть свой дом. Он уже не чувствовал усталости и, наверное, не удивился бы, если бы мэр вдруг припустился бежать. Было шесть часов утра. В белом, похожем на белое вино свете деревня начинала стряхивать с себя утреннюю росу. Во дворах ферм мужчины неторопливо волочили свои башмаки. Из какого-то коровника донеслось мычание. В окне одного дома показалось лицо грустного задумчивого ребёнка, удручённого воскресной обязанностью умыться с мылом и, может быть, даже вымыть ноги. У Вуатюрье пропал весь задор. Пока он шёл, в нём возникло ощущение, будто от него уходит собственная судьба, а он сам с каждым шагом спускается по ступенькам всё ниже и ниже, приближаясь к аду. По пути он рассказал Арсену о предстоящем бракосочетании дочери. В его словах не было ничего обидного для Бейя, но говорил он о нём, покачивая головой и с брезгливым выражением лица. Юрбен, шедший рядом, не слышал беседы и всё смотрел вперёд, с нетерпением ожидая, когда покажется его стоящий у дороги дом. Подошли они к дому одновременно с Виктором, который, завидев их, прибежал с фермы. На этот раз удивление Вуатюрье было наигранным лишь отчасти.
— Ты говорил мне про дом, а я вижу тут настоящий замок! И после этого вы мне ещё будете говорить, что чудес на свете не бывает.
Он обошёл вокруг дома, притворившись, что щупает стены, дабы удостовериться, что его не обманули, но находил всё время лишь новые поводы для восторга. У Виктора, пришедшего для того чтобы подогреть злость Юрбена, хватило ума сообразить, что ситуация в корне изменилась. Лицо старика светилось радостью и гордостью. Сомневаться не приходилось: пари выиграл Арсен. Виктор вынужден был его поздравить,
— А теперь, — сказал он, — давайте посмотрим, что творится внутри замка.
Внутри дом никак нельзя было считать достроенным. Нужно было ещё сделать потолок, настелить пол, сложить печь, обшить и покрасить стены. Внутренний осмотр не мог не принести разочарований. Но Вуатюрье остался великодушным до конца и, извинившись, сказал, что ему пора, что его уже ждут дома.
— Зайду как-нибудь в другой раз, — заявил он. — Теперь, когда я видел всё, что надо, я могу идти. Что касается огорода, то поскольку общинный участок не очень большой, ты можешь взять его целиком. От того, что коммуна сохранит этот клин за собой, выгода ей будет всё равно не ахти какая.
15
— Нет, — невозмутимо сказал Реквием, — ты недостаточно красивая. Я, конечно, люблю доставлять женщинам удовольствие, но ты недостаточно красива.
Ненасытная пристально смотрела на него, а глаза её и щёки пылали от нестерпимого желания. Только что закончилась вечерня, и они стояли друг против друга на извилистой тропинке, между двумя изгородями, образованными росшими по обе стороны кустами. Неистовым жестом она расстегнула кофту, вынула оттуда одну грудь и показала ему, держа её обеими руками.
— А это?
— Ничего не скажешь, — согласился Реквием, — ничего не скажешь. Но после её грудей другие кажутся просто свёклой. Тот, кто не видел, не может себе даже представить. У неё под кофтой были два белых голубя. И она была не такая женщина, чтобы вот так вытаскивать этих голубей. Заметь, я тебя не осуждаю. У каждого свой характер, верно? У тебя характер толстой крестьянки с ягодицами, которые управляют всем, что ты делаешь. А для неё на первом месте всегда была учтивость. Как и все женщины, она терзалась от любви, но она никогда не стала бы просить меня. Правда, была у неё манера смотреть на меня, я сказал бы тебе, куда, и я разом её понимал. Когда человека воспитали родители-миллионеры, тут одним пыхом будешь понимать, а то разве нет?
— Ну давай же! Мы здесь не для того, чтобы балагурить.
— Меня любила принцесса, — сказал Реквием. — Нужно же это понимать. Её родители были людьми из общества, а, может, даже и дворянами. Вестимо, она вернулась к себе в замок. Ведь тот, кто привык к сдобным булочкам, уже не может есть чёрного хлеба.
— Скажи-ка лучше, что ты всё ещё пьян, — бушевала Большая Мендёр.
— Я не пью, — возразил Реквием, — Тут ты промахнулась.
— Не понимаю, чего это я спорю, — оборвала его Жермена.
Затолкав грудь на место, она схватила Реквиема за локоть. Немного пьяный, он пошатнулся и расхохотался.
— А что потом? — спросил он.
— Вот это-то мы и увидим.
Они ничего не увидели, так как на тропинке внезапно появился кюре. Он шёл по просёлочной дороге, чтобы забрать свой старый велосипед у кузнеца — тот после вечерни унёс его чинить. Намерения Большой Мендёр в отношении Реквиема были очевидны. Нахмурив брови и поджав от омерзения губы, кюре прошёл мимо, не глядя на них. Жермена покраснела и выпустила свою добычу. Она догнала священника и поплелась за ним, бормоча: