Вулкан любви
Шрифт:
Для ее же блага следовало вывезти Саманту отсюда. Если там, внизу, и в самом деле ошивался Андерсон, Слоан сколько угодно мог гадать, что ему надо или как он его нашел, но держать Сэм здесь, пока он не выяснит этого, было опасно. Андерсон знал все. И, вполне возможно, мог бы даже заставить Нили уехать, просто рассказав ей то, что знал. Но если по какой-то дикой причине Андерсон решил отомстить Слоану, он бы не задумываясь распространил свою месть и на Саманту.
Значит, надо рассказать Саманте правду, хотя он бы предпочел, чтобы кто-нибудь нашел наконец ее пресловутую долину и Сэм занялась бы там своим любимым сельским хозяйством.
Слоан еще мог бы оттянуть неизбежное, если бы в этот момент к нему не вошла Саманта. На ней была ночная сорочка из тонкой полупрозрачной материи – не стоило ничего выдумывать, чтобы немедленно возбудить его. Это был, вероятно, просто хорошего качества тонкий батист – у Саманты не было ничего из французских вещей, какие носила Мелинда, – но свет лампы за ее спиной позволял Слоану видеть ее всю сквозь прозрачную ткань.
«У нее такие длинные ноги!..» – теряя контроль над собой, подумал он, глядя на тени под сорочкой. Линия длинных и узких бедер лишь подчеркивала пластику тонкого стана Саманты. Не надо было даже поднимать глаза, чтобы понять, что он в опасности.
– Нам надо поговорить, – сказала она бесстрастно, рассеяв последние иллюзии насчет намерения его соблазнить.
– Беседа – последнее, что приходит на ум, когда ты так одета. – Слоан, казалось, сам удивился, что ему удалось произнести это так спокойно, в то время как в горле все пересохло от желания, а кровь неслась по жилам, как весенние потоки с гор.
– Я пыталась таким способом обратить на себя внимание. – В ее голосе прозвучал сдержанный юмор. Она подтащила кресло поближе к Слоану и села.
Ее грудь оказалась на уровне его глаз. Мужчина с интересом принялся изучать то, что теперь оказалось в поле его зрения. К сожалению, только одна ленточка ее сорочки была развязана, так что он видел лишь кусочек обнаженного тела. Не слишком удачный ракурс, решил он. Она, возможно, и не осознавала, что натянувшаяся материя подчеркивала каждый изгиб ее тела. Невинная синяя ленточка под грудями еще сильнее подчеркивала их округлость. Он мог бы поклясться, что видел темные холмики сосков сквозь тонкую ткань.
– Ты вполне обратила на себя внимание. Я только не уверен, что смогу воспринять хоть одно твое слово. У тебя и панталончиков нет под сорочкой?
Она поджала под себя ноги, вероятно, чтобы скрыть смущение. В результате он жадным взглядом принялся за поиски того места, где они сходились. Слоан напряженно думал, как заставить ее перебраться на софу и уложить поверх себя, едва сдерживаясь, чтобы не застонать от болезненного ощущения в паху.
– Самое неудачное время месяца, – произнесла она натянуто, – так что выкинь это из головы. Давай-ка лучше займемся этим Кларком, или Андерсоном, или кто он там еще.
Она указывала ему выход. Слоан закрыл глаза и попробовал собраться с мыслями. Вся история была похоронена десять лет назад, и копаться в ней вновь у него не было никакого желания. Зато было яростное желание зарыться в Саманту, погрузиться в ее невинность, насладиться ее нежностью, посмеяться ее шуткам. Он не хотел давать ей последний повод отвязаться от него.
– Пойдем сначала в постель, а о нем поговорим после. Я сумею защитить тебя, если в этом дело.
Произнеся эти слова, Слоан осмелился
– Дело не в этом, сам знаешь, – она как ни в чем не бывало перевела разговор на него. – У этого Андерсона было что-то с твоей женой, которую ты оставил там, на востоке?
С таким же успехом она могла бы залепить ему пощечину. Слоан уставился в потолок.
– Среди прочего Гарри Андерсон – ее сводный брат. Но это не значит, что там, внизу, шастает именно он.
Она тяжело вздохнула. Он всего лишь подтвердил, что у него была жена. Это должно было оттолкнуть ее вовсе, так что все остальное уже не имело значения. То, что это была лишь полуправда, не делало ее менее болезненной.
Толботт недооценил стойкости Саманты.
– Ты как-то говорил, что не можешь считать себя по-настоящему женатым. Он здесь по этой причине?
Глядя в потолок, Слоан нахмурился. Он уже достаточно сказал этой соблазнительной колдунье. Все, что оставалось, – это взять ее сейчас, а потом – пусть идет своей дорогой. А почему бы и нет? Слоан Толботт, каким он стал за эти последние годы, вполне мог так поступить. Не метнуть ли в нее нож, чтобы она ушла?
Саманта, кстати, не ушла, когда он последний раз сделал это. Возмутительно! Он сделал все, чтобы держать ее на расстоянии, но она каким-то образом проникла сквозь его кожу, как какой-нибудь паразит, без которого он теперь не мог существовать. «Паразит» – не то слово! Это бы значило, что она жила за его счет, но она вполне самостоятельна. Нет, наверное, существовало слово поточнее. Сэм поддерживала в нем жизнь. Вполне вероятно, будь у них шанс, они могли бы сделать свое существование взаимовыгодным симбиозом, черпая силы друг в друге.
Но у них никогда не будет такого шанса. Глубоко вздохнув, Слоан ответил Саманте. Лучше бы она этого не слышала:
– Гарри, вероятно, узнал, что я развелся с Мелиндой и, таким образом, она от меня ничего больше не получит. Конечно, я нарушаю условия договора о расторжении брака, рассказывая тебе все это.
– Твое настоящее имя – Слоан Монтгомери. Ты был женат, а сейчас разведен, и твоя бывшая жена продолжает носить твое имя. Я думаю, что тайна вашего развода означает, что для всех она по-прежнему твоя жена. Или теперь уже вдова, насколько я понимаю. Но что до всего этого ее сводному брату?
Она, должно быть, расстается со своими надеждами, угрюмо решил Слоан, обдумывая ответ. Он сообщил ей, что разведен, а значит, свободен для нового брака, но он ведь не состоит с ней в этом браке. Саманта и бровью не повела.
– Гарри – ее любовник с того времени, как она повзрослела, чтобы понимать, что такое любовник.
Ну, вот он ей и сказал. Теперь наверняка достаточно, чтобы навечно оскорбить ее южную баптистскую мораль.
Не услышав ответа, Слоан с интересом посмотрел на нее. В лице Саманты отражалась смесь ужаса, отвращения и любопытства одновременно. Он все еще хотел ее. Плевать на все. Но надо еще заставить себя вспомнить, что же сделало его столь откровенным.