Вулканы небес
Шрифт:
Теперь все работает, как положено работать. Но мне кажется, умнее было бы не заставлять все чудесным образом работать, как ему положено работать, а иметь в виду появление чего-то нового, что может показать, что все работает не так, как положено. Данные о таких несработках см. у Тодда в «Астрономии».
Казалось бы, ошибка астрономов состоит в том, что они решили, будто в относительном существовании могут быть более, чем относительные массы, и идею массы можно рассматривать как имеющую смысл. Но это скорее уловка, чем ошибка. Астрономы лишь относительно способны использовать уловки псевдо-концепций о постоянных, или окончательных, величинах. Место науки тогда занимает метафизика. Это детская попытка отыскать абсолютно надежную опору в потоке или не слишком разумная попытка найти абсолютное в относительности. Концепцию массы позаимствовали у богословия, которое
Начав с мыслей о чем-то немыслимом, коль скоро константы, или постоянные величины, неизвестны человеческому опыту, астрономы отпраздновали первую или простейшую победу, названную ими задачей двух масс.
Простейшая из проблем небесной механики есть попросту фикция. Когда комета Бейли раскололась, две массы вовсе не начали вращаться вокруг общего центра гравитации. И другие кометы раскалывались на части, которые не вращались.
Они оказались не более подвержены притяжению, чем эта Земля и Луна. Эта теорема из науки воскресных школ. Это сказка математиков о том, как должны вести себя благонравные тела. В учебниках рассказывается, что спутник Сириуса — хороший пример к этой теореме, но это очередная байка. Если эта звезда и двигалась, она двигалась не так, как ей полагалось по вычислениям. Так что пример демонстрирует лишь неточность учебников. Именно посредством подобных неточностей астрономия приобрела репутацию точной науки.
Астроном в своих книгах часто дает набросок предмета, после чего оставляет его, поясняя, что вопрос слишком сложен, но может быть доказан математически. Читатель, которому тоже не чужды увертки, с облегчением вздыхает, радуясь, что его не заставляют вдаваться в сложности, и лениво принимает все на веру. Это надувательство. В наши дни многие из нас уже представляют, что могут проделать математики со статистикой — или с ее помощью. Слова «математическое доказательство» значат не более, чем слова «политическое доказательство». Почитайте газеты обеих сторон во время любой предвыборной компании и убедитесь, что политически можно доказать все, что угодно. Точно также возможно математически доказать, что дважды два — четыре, и можно математически доказать, что два никогда не становится четырьмя. Пусть у кого-то имеются два излюбленных математиками плода, то есть два яблока, и он попробует добавить к ним еще два. Проделать это не сложно, зато можно математически доказать невозможность такого действия. Или, согласно парадоксу Зенона, ничто не может преодолеть бесконечно делящееся пространство и добавиться к чему-то еще. Вот и я, вместо скептического заключения о математике, поддерживаю мнение, что она способна на все.
Учебники, или трактаты, как я называю эти пропагандистские писания науки воскресных школ, учат нас, что явление параллакса, или годичного смещения видимого положения звезд, инструментально определяет движение этой Земли вокруг Солнца. Эти смещения составляют, большей частью, величину пятидесятицентовой монетки в руках у жителя Нью-Йорка, какой она видна наблюдателю из Саратоги. Это весьма тонкие измерения. Мы спросим этих эфирных созданий, простительно ли им ошибиться в предсказании затмения на миллионную дюйма или на миллионную секунды?
Разберемся, чем они хвастают.
Мы увидим, что расхождения настолько велики, что некоторые астрономы регистрировали, как они выражаются, «отрицательный параллакс», то есть смещение звезд в сторону, противоположную предсказанной теоретиками. См. «Звезды» Ньюкомба и «English Mechanic» (114–100,112). Мы намерены показать, что сами астрономы не верят в определение параллакса, кроме тех, кому хочется в него верить.
Спектроскопия определяет то, чему хотят верить спектроскописты. Если кто-то думает иначе, пусть сравнит «определения» астрономов, поддерживавших или отрицавших Эйнштейна. Греб и Бахем в Бонне обнаружили смещение линий спектра в пользу Эйнштейна. Они были за Эйнштейна. Сент-Джон в обсерватории Маунт-Уилсон обнаружил, что спектроскоп свидетельствует против Эйнштейна. Он был против Эйнштейна. Говорят, что спектроскоп против нас. Но был бы у нас собственный спектроскоп, он бы нас поддержал.
В «Земле и звездах» Эббот говорит, что спектроскопия, «кажется, указывает», что переменные звезды, известные как переменные Цефеиды — это двойные звезды. Но, говорит он: «Однако расстояние между звездами предполагаемых пар оказывается невозможно малым». Когда спектроскоп определяет не то, что положено, он, «кажется, указывает».
Фотокамера — еще один идол астрономической кумирни. Я заметил, что способы надувательства, давно отжившие в других областях, все еще держатся в астрономии. В кино, если мы видим, как кто-то отплясывает на самом краю крыши, то не думаем, что его действительно снимали пляшущим на краю. Однако и в таком религиозном вопросе, как фотография в астрономии, камера, если хочет, чтоб ей поверили, должна говорить то, что положено.
Если бы астрономы почаще ссорились, много чего вышло бы на свет. Как я могу быть пацифистом при моей тяге к образованию? В военное время многое становится ясным. И в астрономии многое прояснилось во время противостояния Марса. Все, что Лоуэлл, со своим спектроскопом, камерой и телескопом, определил как признаки жизни на Марсе, Кэмпбелл, сосвоим спектроскопом, камерой и телескопом, определил как признаки ее отсутствия. Вопрос не в том, что определяют приборы. Вопрос в том — чьи приборы? Пусть все астрономы мира объединятся против наших идей, но их преимущество над нами — только в более дорогостоящем способе обманывать себя.
Эксперимент Фуко, или так называемое доказательство маятника, должно якобы показать суточное вращение этой Земли. Если маятник действительно — хотя бы какое-то время — раскачивается по более или менее постоянной линии, хотя подвес разворачивают относительно его окружения, и если ему, благочестиво или по случайности, не помогали, подталкивая в нужном направлении, мы допускаем, что здесь можно видеть указание, но на годичное, а не суточное вращение этой Земли. Это объяснило бы годичное — но не суточное — смещение звезд. Не знаю, допускаю ли я эту мысль, но и предвзятого мнения против нее не имею.
Когда я называю эту Землю «относительно стационарной», какой я должен ее представлять, если считаю окружающую ее звездную скорлупу не слишком удаленной, я имею в виду сравнения с общепринятыми понятиями об огромных скоростях. Но этот так называемый эксперимент никогда не был доведен до конца. Цитирую один из последних учебников, «Астрономию» профессора Джона К. Дункана, изданную в 1926 году. Нам говорят, что маятник, если его не тревожить, раскачивается «несколько часов» «почти» в одной плоскости. Далее мы читаем, что на широте Парижа, где проводил свой эксперимент Фуко, время полной демонстрации составляет 32 часа. Профессор Дункан воздерживается от комментариев, и читатель сам виноват, если заключит из прочитанного, что не более чем частичный эксперимент с маятником, раскачивающимся «почти» в одной плоскости, доказывает вращение этой Земли.
В учебниках, представляющих собой отличное чтение для заядлых спорщиков вроде меня, пишут, что форма этой Земли, представляющая сплющенный по полюсам сфероид, доказывает ее быстрое вращение. Но наш негативный принцип гласит, что ничто ничего не доказывает. Чем бы астроном или иное лицо ни подкрепляли свое утверждение, доказательство непременно окажется мифом. Даже если бы я допустил, что астрономы правы, я не мог бы допустить, что им удастся доказать свою правоту. Поэтому мы ведем охоту на противоречащие данные, в уверенности, что они обязательно найдутся. Мы натыкаемся на форму солнца. Солнце вращается быстро, но не имеет формы уплощенного сфероида. Если его сферичность и не идеальна, то солнце скорее вытянутый сфероид. Или мы возразим, что уплощенная форма может указывать, что прежде, в период формирования планеты, Земля вращалась быстро, но теперь эта Земля может быть и сплющенной, и почти стационарной. Возможно, я опять выказываю свое легковерие, но здесь я допускаю, что кругленькая, а может быть, грушевидная Земля действительно сплющена с полюсов, как меня уверяют.