Введение в философию религии
Шрифт:
Что же может привести нас к мысли, что мы имеем контрфактуальную власть над прошлым? Здесь существует два типа доводов. Некоторые философы считают, что мы свободны и в то же время все наши действия детерминированы. Таких философов называют компатибилистами, поскольку свобода, по их мнению, совместима [is compatible] с детерминизмом. Кроме того, детерминизм принято характеризовать как представление, согласно которому из полного описания состояния мира в любой момент и из законов природы логически вытекает полное описание состояния мира в любой другой момент. Таким образом, если детерминизм истинен, то вся наша способность совершать нечто отличное от того, что мы совершаем в действительности, сводится к контрфактуальной способности. Ибо, согласно детерминизму, единственный доступный для нас способ делать нечто
И все же не обязательно быть компатибилистом, чтобы допускать нашу контрфактуальную власть над прошлым. Можно просто считать, вслед за Уильямом Оккамом, что компатибилизм ложен, но что, тем не менее, одни факты прошлого зависят от нынешних действий свободных существ, а другие — нет: Факты первого рода Оккам называл «мягкими», факты второго рода — «жесткими». Разумеется, провести четкое и убедительное различие между жесткими и мягкими фактами очень трудно; здесь, однако, важно другое: пока мы полагаем, что подобное различие существует, мы вынуждены думать, причем независимо от нашего отношения к компатибилизму, что некоторые обстоятельства прошлого таковы, что, поступи мы в свое время по–другому, эти факты были бы другими.
Было бы, конечно, весьма соблазнительно заключить, что никакого осмысленного различия между жесткими и мягкими фактами не существует и контрфактуальная власть над прошлым невозможна. По этой причине многим философам трудно принять предложенный Оккамом выход из тисков фатализма. Тем не менее оккамизм пользуется большой популярностью у некомпатибилистов как способ полемики с обеими разновидностями фатализма и, насколько мы можем судить, в нем не обнаруживается никаких внутренних противоречий.
2.4. Четыре взгляда на божественное провидение
В предшествующем разделе мы с некоторой обстоятельностью рассмотрели вопрос о том, возможно ли божественное предзнание при условии существования человеческой свободы. В настоящем (и заключительном) разделе мы обратимся к теме божественного провидения.
Говорить о божественном провидении — значит вести речь о сущности и пределах божественного управления сотворенным миром и милосердной заботы о нем. Все согласны, что Бог является в каком–то смысле верховным владыкой сотворенного мира и следит за тем, чтобы всё в творении происходило в соответствии с Его замыслом. Серьезные разногласия, однако, касаются как раз того, какого рода контроль над творением осуществляет Бог и насколько детализирован сам божественный план. Различные теории провидения образуют довольно широкий спектр. На одном его краю находятся взгляды, согласно которым Бог многое оставляет случаю и решениям свободных существ; на другом — взгляды, согласно которым абсолютно все факты и события представляют собой следствия божественных предначертаний. Исходя из собственных целей, мы сосредоточим наше внимание лишь на четырех из этих теорий, которые, за неимением более удачных ярлыков, будем называть оупенизмом, респонсивизмом, молинизмом и кальвинизмом.
2.4.1. Оупенизм
Термин «открытый теизм», или «оупенизм», придуманный совсем недавно, относится к ряду представлений о Боге, отвергающих «классическую» концепцию Бога как простого, вечного, бесстрастного и неизменного. Важнейшую роль в оупенизме играет теория провидения, согласно которой, по крайней мере, с точки зрения Бога, а возможно и в объективном смысле, будущее является во многих отношениях открытым. Иными словами, оупенисты утверждают, что огромное множество фактов будущего — и в частности, фактов, относящихся к будущим свободным поступкам и их последствиям, — неизвестно Богу; многие оупенисты также считают, что высказывания о будущих свободных актах и их последствиях являются неопределенными или лишенными истинностного значения.
Согласно такой трактовке провидения, Бог ведет рискованную игру, однако, убеждают нас оупенисты, Его нельзя назвать безответственным
Оупенизм, разумеется, привлекателен для тех, кто верит и в то, что человеческие существа свободны, и в то, что свобода несовместима с божественным предзнанием. Многие, однако, находят его привлекательным еще и потому, что, на их взгляд, он отчасти помогает решить проблему зла. Как уже отмечалось в начале настоящей главы, многие находят мучительной и прямо–таки невыносимой мысль о том, что Бог знал о всех отдельных случаях ужасных страданий, которые будут иметь место в мире, и однако, решил дозволить их все без исключения. Гораздо утешительнее, полагают они, думать, что постигающие нас несчастья (равно как и творимое нами самими зло) являются для Бога, как и для нас, в известном смысле неожиданными — однако, благодаря своей бесконечной изобретательности, громадной силе и обширному знанию Он способен поставить на службу добру даже наихудшие из событий.
И все же трудные вопросы остаются. К примеру, когда машина германского вермахта набрала ход, даже самые тупые из нас могли бы предсказать, что если не случится Божьего вмешательства, то она еще принесет на своем пути гораздо больше страданий, чем уже принесла. Почему мысль о том, что миллионы лет тому назад Бог знал, что многие пострадают по вине Гитлера, но решил попустить этим страданиям, следует считать отвратительной, а вот мысль о том, что Бог, скажем, в 1941 году знал, что (еще) многие пострадают по вине Гитлера, но решил попустить этим страданиям, отвратительной считать не следует? Короче говоря, теория оупениста, как и теории его соперников, вынуждена признать существование страданий, которые можно было предотвратить и которые Бог предвидел и допустил. Если так, то нелегко понять, почему в ограничениях божественного предвидения, налагаемых теорией оупенистов, следует усматривать особые преимущества.
В этом пункте можно пойти еще дальше. Коль скоро Бог всемогущ, то, очевидно, никто не способен сделать ничего такого, чего Бог не смог бы предвидеть и предотвратить, ведь между свободным актом воли и физическими последствиями этого свободного акта всегда, надо полагать, существует некий промежуток времени, и Бог наверняка сумел бы предвидеть физические последствия уже совершенного акта воли, пусть даже Он и не смог предвидеть сам этот акт. Таким образом, физические последствия порочных решений никогда не могут застать Бога врасплох, и Он в силах предотвратить любые несчастья, порождаемые человеческими действиями. А значит, опять же, в оупенизме трудно разглядеть какие–либо преимущества, поскольку он не исключает предвидение Богом страданий, проистекающих из действий человека, а только сокращает его пределы.
Более того, если оупенист прав, то поведение Бога, идущего на подобный риск, можно счесть предосудительным в моральном смысле. В книге Второзаконие иудейской Библии Бог велит казнить смертью всякого пророка, чьи пророчества не сбудутся. Но, по крайней мере, согласно традиционному толкованию иудейских пророчеств, некоторые из ветхозаветных пророков предсказывали от имени Бога события, случившиеся при их жизни и в решающей степени зависевшие от свободных действий человеческих существ. Но если Бог не знает, что совершат в будущем свободные создания, то остается, по меньшей мере, возможным, что предсказания, вложенные в уста Его пророков, окажутся ложными; а если это хотя бы возможно, то нелегко понять, на каком основании Бог велит казнить смертью всякого пророка, чьи пророчества почему–либо не осуществятся. Подобное повеление означает либо крайнюю самоуверенность, либо готовность рисковать чужими жизнями, совершенно неподобающую для существа, которому неизвестно, что же в конечном счете ожидает нас в будущем.