Введение в философию
Шрифт:
2. ПОЭТ И РЕБЕНОК
Воображение, фантазия (или как еще ни называли или ни захотели бы назвать эту наивную форму духа, которая, эмпирически говоря, является примитивной, т.е. принадлежащей первым человеческим эпохам формой, поскольку она предстает перед философом как вечная и вечно повторяющаяся и поэтому имманентная жизни духа форма) - сущность искусства находится именно в этой непосредственной позиции субъекта. Ребенок еще замкнут в самом себе, и его мир - сама его душа, витающая в снах, от которых ее разбудит жизненный опыт. Его избыточное воображение, его непомерная фантазия действуют, служа этому его стремлению все больше расширить свой собственный мир, не выходя из себя. Его душа изливается в действие, как глубоко заметил Фрёбель. Но его действие не вводит его еще в соприкосновение с чуждой его духу реальностью, которая могла бы разбудить его от квази-сна, являющегося (по крайней мере, в глазах взрослого) его опытом, но все-таки творчеством, в котором его свобода не встречает ни ограничений, ни препятствий.
3.
Поэтому труд ребенка называется игрой; и он должен быть игрой, если ему должна быть привита вера в собственную мощь и чувство, необходимое каждому человеку, чтобы тот не хотел отказаться от собственной свободы ради измышленных тиранических законов фатальной природы. Поэт тоже играет, грезит и воображает, творя, созидая, трудясь внутри своего мира. Он играет, потому что продукт его труда не является и не должен быть экономически полезным. Искусство, эта божественная бесполезность, - занятие небожителей, у которых нет потребностей, должных удовлетворяться, и для удовлетворения которых им бы следовало прибегать к чему-то чуждому самой их природе. В бескрайнем и все же столь живом и реальном мире ариостовской фантазии никто не найдет ни кусочка хлеба, дабы утолить свой голод, ни капли воды, дабы утолить свою жажду. Человеку, стесненному потребностями, испытавшему суровый закон необходимости, не доставляет наслаждения красота вечных вещей, которые искусство уготовляет для блаженства смертных; и там, где больше бурлит человеческая деятельность, дабы вырвать у природы то, что необходимо человеку для жизни, искусство молчит; и из груди трудящегося не поднимется песнь, чтобы воспеть прекрасный образ, пока душа не отойдет от трудовой одышки и не обретет вновь полную власть над вещами, дабы свободно развернуться в полностью духовном и внутреннем мире.
Итак, поэт играет так же, как и ребенок - освобождаясь от законов объективной реальности и замыкаясь внутри своей души, которая превращается в его объективную реальность (гораздо более обширную, чем первая; и, более того, поистине бесконечную, потому что она тождественна с самой творящей ее субъективной деятельностью). Играет архитектор, стремящийся, по ту сторону утилитарной цели, на которую направлена его конструкция, к некоей своей прекрасной идее, живущей в том самом мире, в котором фантазия художника славит собственную свободу.
4. ЦЕЛЬ ИГРЫ И ТЕЛЕОЛОГИЯ ИСКУССТВА
Но в любом случае игра есть нечто пустое, поверхностное и лишенное цели лишь с точки зрения, чуждой находящемуся в состоянии игры духу, по отношению к которому она всегда труд, как деятельность, сущностная для его целей и, стало быть, необходимая: деятельность, упразднение которой было бы упразднением той жизни, в коей реализуется дух. Характерная черта, свойственная этому труду, - его расхождение с целями так называемой практической жизни, являющейся жизнью, эмпирически понимаемой как активное отношение человека с природой; или жизнью, морально (и, в силу этого, спекулятивно) понимаемой как активное отношение человека с объективным миром ценностей. Труд художника тоже имеет свою цель, но эта цель не влечет художника из самого себя, не открывает ему - чуть было не сказал я!
– глаза, чтобы он мог посмотреть вокруг, где находится земля, которую необходимо распахать, где находится человек, который страждет и призывает себе на помощь, - одним словом, где есть экономическое или моральное благо, которое необходимо реализовать. Цель художника, его благо - в глубине его души; это некий не различенный внутри голос, который постоянно шепчет - и хочет звучать громко и быть услышанным; это - смутное чувство, которое волнует ему грудь и не даст успокоиться до тех пор, пока оно не выйдет на свет как что-то оформленное, что имеет свое бытие, свою индивидуальность, свою жизнь; одним словом, сама его творящая душа, которая хочет обладать своей формой и своей речью - первая цель, которую следует достичь; и если бы она не была достигнута, то была бы абсурдна мысль, что кто-то другой мог бы ее не то что достичь, но преследовать - потому, что всякая другая цель предполагает эту (коль скоро верно, что всякая цель принадлежит человеку и что человек является тем, что он есть, - лишь постольку, поскольку он имеет свою форму, свой способ существования, свою индивидуальность).
Эта деятельность человека, еще не познающего внешний мир, который его окружает, и ограничивает, и влечет к себе, и не позволяет командовать собой, не заставив себе повиноваться; деятельность человека, еще не устремляющего свой взор на трансцендентную реальность, перед которой он смиряется в осознании собственной ничтожности - и все же живет, живя самим собой, т.е. конституируя в самом себе свой мир; эта деятельность - искусство, и здесь находится источник всякой красоты. Даже той красоты, которая является весной, сверкающей в воздухе, светом, наводняющим долины и порождающим игру цветов и жизни, бурей, ревущей в ущельях гор или во вздымающихся водах океана - потому, что эта природа, волнующая нас до восхищения, является все же природой, которую наша благорасположенная душа принимает, одушевляет и освещает внутри себя.
5. ДЕФИНИЦИИ ИСКУССТВА
Любая другая дефиниция искусства указывает, вблизи или издалека, на это понятие, которое можно сформулировать так: искусство - субъективная форма духовной деятельности. Здесь незачем перебирать множество определений. Имея их
6. УЧЕНИЕ ВИКО
Я ограничусь тем, что укажу еще на классическое (и столь необычайно впечатляющее) учение Вико - который противопоставлял поэзию философии, исходя из того известного свойства, что "люди сначала чувствуют, не замечая, потом замечают взволнованной и смущенной душой; наконец, обсуждают чистым умом"; назвал поэтов чувством, а философов разумом рода человеческого; допускал поэтические суждения, "состоящие из ощущений страстей и аффектов, в отличие от философских суждений, которые формируются рефлексией с помощью рациональных доводов - отчего последние тем больше приближаются к истине, чем больше возвышаются к универсалиям, а первые тем больше достоверны, чем больше приноравливаются к особенным вещам" [1]. Итак, поэзия стремится к "достоверному", являющемуся особенным, а философия - к "истинному", являющемуся универсальным. Вот различие содержания, на котором постоянно настаивает Вико, но которое у него всегда превращается в различие формы. С одной стороны - чувство и взволнованная и смущенная душа или непомерная фантазия; а с другой - разум, чистый ум, рефлексия и основанное на рациональных доводах суждение.
1 Вико Дж. Основания новой науки об общей природе наций. Киев, 1994. С. 88; 124.
Верно, что для самого Вико это различие не является столь отчетливым, чтобы поэзия не была вовсе философией и чтобы философия не была вовсе поэзией. Достоверное имеет свою истину; и само оно, в конечном счете, является уже не особенным, а универсальным - фантастическим универсальным. А истинное также имеет свою достоверность, поскольку "Человеческий Ум не понимает ничего в том, о чем он прежде не имел никакого повода... получить чувственное восприятие" [1]. Так вот: то, что Вико называет чувством, не просто непосредственная позиция; для него речь идет об обращении внимания на то, что чувствуют; таким образом, речь идет скорее о сознании, чем о чувстве, - о том самом сознании, в котором состоит разум, или рассудок, или рефлексия. Различие, по Вико, состоит в том, что порой объектом сознания является чувственная вещь, а порой вещь, которая не подпадает под чувства и не может подпадать. И, наконец, чувственное, по Вико, это тело, т.е. то, что занимает пространство или предстает в пространстве как особенное, конкретное - касающееся индивида в его особой конкретности и поэтому возбуждающее душу до страсти. Ум является чистым, на платонизированном языке Вико, потому что он свободен от страсти. Чувствительность - это, главным образом, возбуждение и чувство по отношению к телу, поскольку тело непосредственное содержание сознания и то, что непосредственно касается души. Поэтому поэзия - первоначальная форма духа; и, в силу этого, Вико повторяет, что "во всякой деятельности люди, не склонные к ней по природе, добиваются ее упорным постижением мастерства; но в Поэзии совершенно невозможно добиться чего-нибудь посредством мастерства тому, кто не склонен к ней по природе" [2]. Эта "природа" является непосредственной индивидуальностью духа, который по мере своего развития развертывает разум и сбрасывает с себя все свои особенные формы, чтобы поддерживать связь с другими, обобщаясь и универсализируясь посредством мысли, которая и вправду может быть названа универсализирующей функцией духа.
1 Вико Дж. Основания новой науки об общей природе наций. С. 124.
2 Вико Дж. Основания новой науки об общей природе наций. С. 88.
Итак, природа, или чувствительность, или фантазия, по Вико, - дух в его непосредственности (имеет он или не имеет четкое осознание понятия, к которому стремится). И прекрасное - это особенное с его чувственными и говорящими с фантазией формами: не потому особенное, что логически оно противостоит универсальному, но потому, что оно волнует субъект, а универсальное - нет. Универсальное, согласно Вико, - субъект мысли, который как бы отождествился с объектом и освободился от избыточности особенной индивидуальности в чистом царстве истины.
Но почему особенный объект будто бы возбуждает субъект, а универсальное - нет? Причина очевидна: ум является чистым, поскольку субъект отождествляется с объектом, и страсть испаряется и улетучивается в объективной мысли. И, напротив, чувство оказывается возбужденным, поскольку объект отождествляется с субъектом - т.е., как мы недавно говорили, поскольку субъект еще не выходит из себя и не имеет перед собой ничего иного, кроме самого себя. Эта "природа", которая делает поэта поэтом, - та природа, от которой человечество и в самом деле постепенно отчуждается посредством мысли. Она уже не простое инфантильное состояние особенного человека или человечества, а в подлинном смысле вечный момент духовного ритма - тот начальный момент, из которого дух исходит, чтобы реализовать собственную сущность.