Введение в историю экономической мысли. От пророков до профессоров
Шрифт:
Общеевропейское признание Кулишера упрочили два тома его "Лекций по истории экономического быта Западной Европы". Первое издание вышло в 1916–1917 гг., затем — с исправлениями и дополнениями — имели место еще восемь изданий. Книга была переведена на европейские языки. Крупнейший французский историк нашего времени Фернан Бродель называет наследие Кулишера "грандиозным памятником", а его "Лекции" — "еще и доныне лучшим руководством и самой надежной из обобщающих работ". Объем книги не громадный, как можно было ожидать, а вполне средний по меркам такого рода трудов.
Содержание книги изложено по разделам: от Юлия Цезаря до начала Крестовых походов, затем до открытия Америки, потом до Французской революции и, наконец, до 60-х гг. XIX в.
В
— состояние населения и характер потребления;
— сельское хозяйство и аграрный строй;
— формы промышленности и рабочий класс;
— торговлю;
— деньги, кредит, пути и средства сообщения.
Все это излагается отдельно для Англии, Франции, Германии (включая Австрию), Италии, Испании и отчасти других стран (например, Польши). Книга написана спокойным, но живым языком, насыщена свидетельствами современников и разнообразными бытовыми деталями. Вместе с автором читатель может побывать в конторе немецкого банкира XV в., на судне голландского купца, на улицах европейских городов в разные эпохи, в доме ремесленника, а то и за столом с Людовиком XIV. Многие страницы книги вводят нас в мир, где жили Ричард Львиное Сердце, Дон Кихот, три мушкетера, прекрасная Анжелика, герои Р.Сабатини, ГХаггарда, М.Дрюона, Р.Стивенсона и всяческих исторических романов, которые мы читали или не читали. Конечно, мы не видим здесь самих этих героев, их встреч или быта, не слышим их разговоров. Скорее мы оказываемся у них дома, проходим по улицам и дорогам, где только что прошли, проехали, пронеслись знакомые нам лица… Иосиф Кулишер по-своему сделал то, что не удалось Вернеру Зомбарту.
Часть третья
Преображение науки
Глава 21
На острие иглы
Кто не испытывает жажды, тот не пьет с удовольствием
Есть такое слово — "маржинализм". Его нужно знать и понимать. Это слово охватывает целый комплекс понятий в современной экономической науке. 06 этом речь в настоящей главе. В то время когда в Европе экономическая профессура в большинстве своем занималась историко-хозяйственными проблемами и увлекалась социалистическими идеями, в области теории произошли знаменательные события. Впоследствии они привели к подлинному перевороту в методах экономического анализа и даже в понимании закономерностей экономического поведения людей или фирм. Этот переворот сегодня называют маржиналистской революцией или (не очень точно) революцией предельной полезности.
Сказанное было осознано и понято учеными гораздо позже, уже в XX в. Да и замечено было далеко не сразу. Это была поистине тихая, незаметная и вовсе не обвальная, но тем не менее революция. Потому что ряд событий, которые составили названный процесс, действительно изменил лицо науки, характер научно-экономического мышления.
Margined utility — так термин звучит по-английски. Русский термин "предельная полезность" установился давно, и едва ли уместно было бы предлагать другой. Полезно знать, однако, что наш эквивалент английского термина передает его смысл неточно.
Marginal означает "находящийся на самом краю", "крайний", "граничный".
Utility — это, конечно, полезность. Но и тут русское слово может сбить с толку. Мы привыкли, что полезность — это некие свойства вещей, их способность удовлетворять человеческие потребности. Даже если Робинзону на острове достался радиоприемник без батареек (который, конечно, для него бесполезен), от этого сам приемник не теряет способность стать полезным в случае, если бы удалось найти для него источник питания. Исправный приемник обладает полезностью для людей, поскольку люди именно это имели в виду, создавая его.
В
— Ну ты запасся водой! — заметил мой друг, прикладывая ладони к печке, которую я только что растопил. — Решил натаскать сразу на неделю?
— Замерзает в колодце вода, — отвечаю, — каждый раз добывать ее — морока.
— Там в сенях у тебя темновато, но мне показалось, что ведра пронумерованы. Это зачем?
— Люблю порядок, — говорю. — № 1 — для питья и чая, № 2 — для приготовления еды, № 3 — для умывания, № 4 — для поливки цветов, № 5 — для хозяйственных нужд. На неделю хватит.
— Извини, — говорит друг. — Но пока ты разводил огонь, я вылил воду из ведра № 1, потому что оттуда успела напиться моя Каштанка. Теперь опять возиться с колодцем?
— Не стоит, — говорю, — на питье пойдет вода из № 5.
— Все понял, — говорит мой друг, — ты готов сидеть в грязи, лишь бы твои цветочки не засохли.
Действительно, я, как и любой, пожертвовал бы ведром, которое для меня наименее ценно. Ведь нумерация моих ведер соответствует их убывающей субъективной ценности для меня. Важнее всего утоление жажды, затем приготовление еды. Этим потребностям уступает потребность в умывании. Следующей по важности идет необходимость поливать цветы, и на последнем месте — чистота посуды, пола и прочего, убывание желаемости данного блага по мере увеличения его потребления называется первым законом Госсена.
Здесь мы подошли к самому интересному. Теория предельной полезности утверждает, что желаемость (полезность) воды в любом из ведер для меня (в данном примере) равна желаемости последнего ведра. Наименее ценная — последняя — порция воды способна заменить любую из предшествующих. Крайняя потребность моя в воде равна потребности в последнем ведре. Но ведь вода во всех ведрах одинакова, и все ведра взаимозаменяемы. Поэтому полезность всех ведер одинакова. И равна она субъективной ценности последнего ведра. Только так и следует понимать утверждение: предельная полезность воды равна полезности последней порции ее — последней, на какую я согласен тратить усилия, чтобы ее заполучить.
В приведенном примере последняя порция воды предназначалась для самых незначительных нужд. Ее субъективная ценность для меня весьма мала. В то же время, если задаться вопросом о ценности всех ведер вместе, мы придем к выводу, что она в совокупности своей равна сумме тех оценок, которые я приписываю каждому ведру, — от максимальной до незначительной. Известно, что вода жизненно важна для людей. В то же время она — самое дешевое из благ, не считая воздуха.
Этот парадокс был сформулирован еще в XVII в., если не раньше. Противники мнения, что ценность вещей определяется их полезностью, любили ссылаться на этот парадокс В ответ им слышались слова о таком факторе, как редкость благ. "А тогда при чем полезность? — отвечали эти. — Так и говорите: спрос и предложение". Разрешить указанный парадокс смогла только теория предельной полезности. Ценность всей воды очень велика, потому что она есть сумма ценностей всех ее порций. Но ценность каждой отдельной порции очень низка, потому что она определяется субъективной ценностью последней (наименее полезной) порции воды.