Вверх по дороге, ведущей в ад
Шрифт:
– Привет! Ты что так поздно? – спросил Антон, внимательно разглядывая улыбающееся лицо друга.
– Да так, девушку провожал!
– И от этого сияешь, как начищенный самовар? – рассмеялся Антон. – Рассказывай! Что такое вывело тебя из депрессии!
– Так, ничего! – не скрывая счастливой улыбки, ответил Арсений.
– Это ничего в переводе на русский называется любовь! Не нужно мне сказки рассказывать! – в тон ему заметил Антон и, взяв несложный аккорд, запел, подражая известному барду:
Я– Вот так-то, дружище! – закончил песню Антон, хлопнув ладонью по деке. Гитара жалобно звякнула, и в наступившей тишине еще долго звучала какая-то струна.
– Может, ты и прав! – вдруг согласился Арсений. – Пойду я!
– Иди! – поддержал его Антон. – А я еще немного с ребятишками посижу. Расскажу им о тех красотах, что ты помог мне увидеть в походе. Валеньке привет от меня передай! Хочется верить, что она меня еще не забыла. Хорошая девчонка, только взбалмошная немного, но ей это даже идет!
Арсений в тот раз не придал большого значения словам друга. А с Валей он встретился на следующий день. С этого дня их роман плавно перетек в совершенно иную фазу. Они стали проводить вместе не только дни, но и ночи.
После разговора с Валерой Инга немного воспрянула духом. Но испытания, выпавшие на ее долю в этот день, еще не окончились. Пока она стояла возле решетки и разговаривала с Валерой, дверь в барак распахнулась, и в него ввалились четверо охранников. Еще двое застыли у порога с автоматами наперевес.
– По местам! Лицом к стене! – рявкнул один из охранников, для острастки ударив ближайшего мужчину дубинкой по обнаженной, покрытой рубцами незаживших ран спине.
Все бросились врассыпную, стараясь не угодить под тяжелые дубинки, спустя несколько секунд замерли у стен, спинами к входу, закинув руки за голову. Валера чуть запоздал, и целый град ударов обрушился на его незащищенные спину и голову. Инга невольно отшатнулась к нарам. Когда в бараке воцарилась звенящая тишина, в него втолкнули едва держащихся на ногах женщин. Их избитые, все в синяках и ссадинах тела были едва прикрыты рваными тряпками. У той, что, пошатываясь, шла первой, по ногам стекали струйки крови. Две другие женщины выглядели не намного лучше. Они только успели добраться до решетки, разделяющей барак, как откуда-то донесся частый заунывный звон. Один из охранников, грубо растолкав женщин, отпер замок, распахнув решетчатую дверь, крикнул:
– Выходи на пайку!
Рита, взяв Ингу за руку, потянула ее к выходу. Вслед за ними вяло поплелись и остальные женщины. Один автоматчик вышел первым и, привалившись к стене, лениво рассматривал Ингу. По его глазам было видно, что именно он прикидывал. Женщины, сбившись в кучку, стояли, опустив головы, ожидая, когда выведут мужчин. Наконец, сопровождаемые ударами дубинок, из барака вышли и они. Построились в неровную колонну и зашагали прочь от барака, куда-то
Автоматчики держались по обе стороны колонны, а охранники ревниво стерегли ее голову и хвост. Так они и подошли к небольшому домику с курящейся дымком трубой. С одной стороны к нему примыкал небольшой загон, обнесенный колючей проволокой. В него и затолкали пленников. На крыльце кухни появилась оборванная женщина с двумя ведрами. «Лариса!» – догадалась Инга. Под присмотром охранников она зашла в загон, и ворота, через которые входили пленники, тут же заперли. Охранник подошел к ограждению, некоторое время смотрел на переминающихся на месте оборванных людей, почесался и, наконец, рявкнул:
– Жрите, твари!
Пленники, расталкивая друг друга, бросились куда-то в угол, и только теперь, когда толпа отхлынула, Инга увидела валяющиеся на земле ржавые консервные банки. Их-то и полагалось использовать вместо посуды и приборов. Возле ведер собрались все, и старые, и новые. Зачерпывали горячую, непонятно чем пахнущую бурду и, обжигаясь, пили, старательно пережевывая изредка попадающиеся куски нечищеной картошки и каких-то непонятных овощей. Когда ведра опустели, Лариса унесла их на кухню, а пленников вновь строем отвели в барак.
Всю ночь Инга мерзла и, как и другие женщины, пыталась согреться, прижимаясь всем телом к подругам по несчастью. К утру умер Сережа.
Пленников разбудил все тот же заунывный звон. Повторилась вчерашняя процедура: их вывели на влажный от росы плац, погнали к кухне, снова построили, и в этот момент появился Маркел. Он пришел пошатываясь, с опухшим лицом и явно не в духе. Заложив руки за спину, прошелся вдоль неровного строя и, остановившись перед Ингой, долго молча на нее смотрел, будто прикидывая, что бы ему с ней сотворить.
– Ты! – Маркел ткнул пальцем в грудь девушки. – Останешься на кухне! Остальные в поле!
Инга, подталкиваемая охранником, вышла на середину плаца. Тут же откуда-то появился один из поваров. Грубо схватив девушку за руку, он потащил ее в домик. Остальные, подгоняемые вооруженной охраной, ушли по неприметной тропе куда-то в тайгу.
В тесной неприбранной кухне второй повар жарил мясо на большой сковородке. Взглянув на Ингу, он облизнулся, словно увидел кусок телятины, но так и не отошел от плиты, зато второй бесцеремонно ощупал ей всю, стараясь причинить как можно больше боли. Натешившись, он тем не менее не стал ее насиловать, как Инга ожидала, а только рявкнул:
– Бери тряпку и наведи порядок! После вымоешь котлы и плиты!
Девушке пришлось подчиниться. Грязная вонючая тряпка скользила в руках, а повара тем временем, откровенно разглядывая Ингу, делились фантазиями, кто и как будет ею пользоваться. Девушку передергивало от гадливости, страх сковывал ее – она слишком ярко представляла, что именно с ней может произойти, причем в любую минуту.
Инга домывала тяжелый закопченный котел, когда в помещение вошел Маркел. Схватив со сковороды здоровенный кусок еще не прожаренного мяса, он хмуро взглянул на Ингу и сказал: