Вверх тормашками в наоборот-3
Шрифт:
Нотта прошла сложный путь. Её дар не терпел одиночества, к которому стремилась её душа, и поэтому ей приходилось делать шаги, преодолевая робость, зажатость, удушливую стеснительность.
Когда она пела, всё становилось проще: стоило только звукам вырваться, как уходили куда-то далеко-далеко шум толпы, выкрики восторга. Тело становилось послушным и умело двигаться, живя собственной жизнью в такт великой музыки.
Менестрелями становились мальчики. Великими певцами и сказителями – юноши и мужчины. Даже в эпоху всесильных ведьм музыка
Над ней смеялись и удивлённо пожимали плечами. Дрожали от её голоса, но никогда не верили, что из этого что-то получится. Но она не сдавалась. Рано ушла из отчего дома, чтобы учиться. Потеряла семью, чтобы обрести себя.
Нотта возводила храмы собственной веры и постепенно собирала прихожан, что шли за ней, очарованные силой и красотой её дара.
Нотта добилась успеха: её встречали как королеву. Слава, будто неукротимый пожар неслась впереди, заставляя томиться ожиданием тех, кто слышал о ней или хоть раз слышал её голос.
Нотта создала первую певческую обитель для девочек, а затем ещё и ещё – в разных городах. Она отбирала лучших учителей, ломала скепсис мужчин-сказителей, заставляя прислушиваться к себе. Её уважали. Ею восхищались. Её любили слепой фанатичной любовью.
Поклонники и влюблённые. Жаждущие прикоснуться хоть на миг.
– Ты как дурманное зелье, – говорил ей Вран, – опьяняешь, околдовываешь, вызываешь привычку. Тебя хочется слушать ещё и ещё, и нет противоядия, нет сил разорвать путы, избавиться от зависимости.
Она не спорила, но исчезала по утрам, чтобы побыть наедине, послушать ветер и подставить лицо солнечным лучам. Она так и не смогла привыкнуть к многолюдным толпам, и первые шаги на сцене всегда вызывали страх, желание сбежать, скрыться, исчезнуть.
Нотта понимала: успех ходит под руку с завистью. Тех, кто ненавидел её, было не так много, как почитателей, но их яростная тьма порой поглощала всполохи тепла и любви.
Мелкие пакости, шипение за спиной, шлейф сплетен – к этому она не то чтобы привыкла, но смирилась, понимая: нельзя находиться на виду и не вызывать злобу завистников. Ненужное платье, которое она никогда не наденет, но приходится постоянно таскать за собой, как вещь, что стала неотъемлемой частью её жизни, – так Нотта воспринимала подобное явление.
Она пропустила момент, когда бесполезная тряпка превратилась в железное одеяние с острыми шипами. Может, по беспечности, а может, не желая поддаваться страхам, Нотта пыталась не обращать внимания на грязь, не прислушалась к тревожному звону колокольцев. Да что там – не слышала их, потому что в ней жила прекрасная музыка, звуки, что очаровывали и дарили наслаждение.
И потом, в её жизни произошли перемены. Появилась тайна, которую не расскажешь, не покажешь, не поделишься даже с самыми близкими. Для слишком публичного человека – большой риск, но против сердца она пойти не смогла.
Чреда неприятных моментов казалась случайностями. Она досадливо отмахивалась от них, как от назойливых мухин, не задумывалась, не сравнивала – не до того было.
Впервые задумалась, когда врачевали ей нарывы по всему телу от почесухи – травы, что растёт в реликтовых лесах на юге. Подобное не спишешь на нечаянность и неумышленную ошибку.
Позже, когда, открыв шкатулку, обнаружила в ней вместо драгоценностей вырванное сердце любимого пёсоглава, вынуждена была впервые серьёзно подумать об охране.
Вран сам отбирал воинов, хмурился и качал головой.
– Всё непросто, – ворчал он, прожигая острым взглядом комнату, – ты не привыкла подчиняться, не привыкла осторожничать и забываешь о простых правилах. И потом всегда остаётся сцена, где ты как на ладони. Нет возможности стоять рядом, понимаешь?
Нотта понимала, но не могла перестать петь. А ещё увеличившееся окружение заставляло её напрягаться до дрожи в коленях, до боли в спине: ей становилось тяжелее хранить тайну, но она крепилась и ухитрилась приспособиться. Научилась лгать и изворачиваться.
И вот теперь, глядя на отравленное стило, на стакера, что умирал от яда, понимала: слишком беспечно себя вела и чуть не упала в пропасть.
Не испуг – безмерная усталость, что кутала плечи призрачным покрывалом и осознание, что нужно бежать. Не потому что хотелось скрыться от толпы незнакомых, непонятных людей и нелюдей, а потому что там, позади, осталась её тайна – одинокая и ждущая её возвращения.
Она забыла, что кровочмаки коварны и умеют отличать правду от лжи. Привычно попыталась врать и попалась. Не понимала, зачем они хотели остановить её. Какая им разница, случайным чужакам? Зачем им её жизнь? Помогли, спасибо. У них свой путь, у неё – свой. Пора расставаться.
Но незнакомцы почему-то думали иначе.
Голова шла кругом. Опасный кровочмак, затем мшист. На какой-то миг показалось, что она бредит, попала в другое время. Такого не может быть. Всё плыло и не желало укладываться. Вырваться отсюда, чтобы глотнуть воздуха, обрести чёткость и забыть.
Нотта сказала правду, надеясь, что сумеет отвязаться, но слишком шустрая девчонка командовала ею, не давая возразить.
Хмурый маг и улыбчивый стакер соткались из воздуха, и ей нечем стало дышать. В горле горело, мир колыхался тёмным маревом.
– Это Ренн и Сандр. Они пойдут с нами, – распорядилась девчонка. – Заберём малыша и вернёмся.
– Достаточно проводить. Дальше я сама. Меня есть кому защищать, и я не собираюсь никуда возвращаться, – повторила то, что уже пыталась донести до твердолобых чужаков.
– Они не смогут защитить, то скопище неудачников, что не смогли предотвратить удар стило, – скривил красивые губы кровочмак и поймал её взгляд. – Тебе сейчас лучше исчезнуть, Нотта. Спрятаться. Затаиться. Среди нас – лучший вариант.