Вверх тормашками в наоборот-3
Шрифт:
Пиррия – непростой паззл. Он помнил, как она неожиданно появилась, и в общих чертах знал её историю. Надо было ещё тогда догадаться: она гналась за ними не просто так. Панграв умел манипулировать людьми и добиваться желаемого любыми средствами. Если и существует человек без совести и чести, моральных принципов, так это его отец.
Раграсс поморщился и помассировал затылок. Волосы спеклись от крови. Геллан рассёк кожу – ссадина и небольшая шишка, но пока что неприятно. К счастью, у мохнаток быстро заживают раны, а от такой царапины завтра и следа явного не останется.
В
Наверное, эта ночь была точно не его. Самое верное решение – забиться куда-нибудь подальше, пересердиться, порычать, отойти, выспаться, а с утра на свежую голову решать. Но он никогда не отличался здравомыслием. Всегда бунтовал, делал наперекор. А зря.
Его спасло, что Жар брёл, спотыкаясь, уныло опустив морду вниз. Так-то конь у него горячий, норовистый, нетерпеливый, как и сам Раграсс. Но иногда, как сейчас, впадал в оцепенение, чувствуя настроение хозяина.
Раграсс вначале их унюхал – у хищных мохнаток нос – чувствительное оружие. Но, погруженный в тяжёлые мысли, сразу не сообразил, что к чему. И только острый слух, уловивший разговор, заставил напрячься.
– Да не метушись ты, Симмий, верное место я выбрал. Лучшего для засады не найтить. Уж поверь мне – я в том знаю толк. Мимо не проедуть. Енто единый тракт на Бергард. Не проскользнут, не боись. Тем более, таким скопом. У них там возов тьма.
Раграсс сполз с коня, провёл ладонью по чувствительным ноздрям животного, накладывая знак оцепенения. Жар встал как вкопанный, натянул уши на глаза и позволил покорно спрятать себя в густом кустарнике – склонил колени и понурил голову.
– Потерпи, – попросил одними губами мохнатка верного товарища. Сам обернулся и застыл неподалёку, прислушиваясь и принюхиваясь. Одиннадцать человек. Лошади. Тайный костёр, что не видно издали. Зашифровались. Интересно, на что они рассчитывали? Только на внезапность? Напасть на отряд, где ехали два стакера, маг и хищные мохнатки – верх безумия или неслыханной дерзости.
Эти двое сидели в сторонке. Широкоплечий статный Симмий и похожий на гриб-пшик проводник, вещающий многословно и слегка хвастливо.
– Я все здешние места знаю. Хуч кого спроси – тебе кожный скажеть: лучше Зуррия мастера не найтить.
– Не нравится мне дело это. Нутром чую: не всё так просто, – Симмий хмурится и цедит слова сквозь зубы. Тонкие губы почти не шевелятся. Неприятное зрелище.
– А ты меньше думай, Симмий. Тута важна внезапность. Хвать что надо – и тикать. Уродца энтого и девчонку. Не перживай, у мене есть пара хитростей, как оторваться. Пусть тебе энто не беспокоить. Зуррий – хе-хе – знаеть, шо делать надобно. Главное энтих двоих цопнуть. Ежели чего – они всё время рядом ошиваются, как привязанные. Либо спереди едуть, либо сзади. Что тоже выгодно. Пропустим всех – и тёпленькими заграбастаем. Или выхватим попереду – и дёру. Пока очухаются, нас уже и след простынеть.
Дослушивать,
Сразу в голове всплыли слова лендры. Вот ведьма. Таким путь поменять – что в землю плюнуть. Раграсс уводил Жара подальше от злополучного места. Конь шёл послушно, но медленно. Когда отошёл на безопасное расстояние, оказалось, что перестарался: Жар ни в какую не желал скакать – полз, еле переставляя копыта. Не помогли ни знаки, ни понукания, ни ярость: Жар впал в прострацию.
Ещё какое-то время Раграсс вёл коня за собой, опасаясь, что отошёл недостаточно далеко, чтобы бросить жеребца посреди дороги. Действие успокаивающего знака могло пройти в любое время, и горячий Жар мог наделать шуму. Вскоре понял: если не оставит его, может не успеть.
Раграсс стреножил коня, не рискнув привязывать. Наложил ещё один охранный знак, мудро рассудив: знаком больше, знаком меньше – роли не играет, а так хоть Жар будет защищён от диких животных и других неприятностей, и побежал вперёд. Бежал, будто за ним гнались.
Он мчался, разрывая грудью серые сумерки. Холодное солнце всходило над горизонтом. Скоро маленький отряд двинется в путь. Раграсс не думал ни о чём. Хотел только, чтобы никуда не свернули, не надумали идти другой, менее приметной тропой, что немного хуже, но к городу ближе. Если они разминутся, он не успеет предупредить.
Пот застилал глаза. Раграсс давно бросил где-то на дороге плащ, но не чувствовал холода. Когда впереди показались люди на конях, а за ними – повозки, он чуть не расплакался от облегчения: успел! Почему-то очень важным казалось предупредить. Наверное, он ещё никогда ничего не желал так страстно, с таким накалом, когда кажется, что лопнет сердце от тревоги.
Дара и Геллан ехали впереди – как специально оставив остальных позади себя. Идеальные мишени – хватай и беги. Девчонка так совсем без головы: вырвалась вперёд на лиловой лошадке.
– Раграссик! Ты вернулся! – и столько радости незамутнённой в её голосе, что снова зачесалось в носу. Когда он плакал последний раз? Лет в пять?
От быстрого бега сбилось дыхание, и он никак не мог выдавить и слова, только махал руками и рычал, пытаясь их остановить. Но Дара и Геллан и так уже спешились, с тревогой вглядываясь в его воспалённое лицо.
– Что-то случилось? А где твой Жар, Раграсс?
Участливые глаза, сведённые в тревоге брови у девочки. Напряженный как тетива Геллан.
– Туда нельзя! – смог наконец-то прохрипеть он и без сил рухнул на колени, чувствуя, что ещё немного – и разорвутся лёгкие.
– Ай-ай-ай, – плывёт эхом голос Россы. – Загнал себя.
Прохладная ладонь Иранны на лбу.
– Ничего. Отойдёт, – резкие, как щепки, слова. А дальше – тревожная тьма, из которой он хочет выкарабкаться, чтобы объяснить и рассказать.