Вверх тормашками – вниз Аджикой
Шрифт:
— Мальчик. Иди. Иди-и-и отседа, пока дядя не подмог тебе это сделать.
Мальчик послушно развернулся и стреканул от меня вслед первому ребенку.
— А вы чей папа? — неожиданно раздалось сбоку.
Я дернулся, как суслик, случайно поссавший на шесть киловольт, присел и закрыл голову руками.
— Вы за кем пришли? — Надо мной нависала воспитательница и смотрела, как Фрекен Бок на Малыша.
Я сделал вид, что потерял запонку от кальсон, встал с колен, принял мужскую, гордую позу и небрежно
— Да за ребенком…
Типа, я по восемь раз на дню за ребенком хожу.
— Да? — в голосе этой широкоформатной тети слышался невнятный сарказм. — И кто же ваш ребенок?
Когда я назвал фамилию, тетя дернулась глазом, но в общем повела себя достойно.
Развернувшись и бормоча что-то про яблоки и яблони, поплелась за дитем.
— Ждите тут. Я щас приведу…
Я ждал. Потом еще подождал. Потом подождал много…
Ну что делать? Я снял обувь (носки оставил!) и направился в направлении исчезнувшей воспитательницы.
В общем-то по роду работы я имел честь наблюдать суету, свалку и беспорядок. Но то, что творилось в игровом зале, на некоторое время прибило меня к полу.
Человек тридцать детишек с энергией маленьких реакторов и энтузиазмом саранчи мелькали по комнате, как пули. Кто-то кому-то ломал паровозик, отчего обиженный оппонент, проявив стойкость и выдержку, уже крался к обидчику, держа в руке за единственную ногу мою недавнюю знакомую куклу. По-видимому, эта кукла была самым популярным средством разборок.
Кто-то, уйдя в себя, тихонько рисовал в углу красками, от чего обои напоминали полотна гражданина Малевича, а конкретно — «Пейзаж с пятью домами». Кстати, рисунок на обоях был даже симпатичней оригинала.
Некоторые, видимо особоохраняемые буйные, под надзором второй воспитательницы, обладающей не столь внушительным экстерьером, но весьма устрашающей гримасой, пытались складывать игрушки в коробки, но как только набиралась одна коробка и малыши переходили ко второй, первая тут же с нереальной скоростью опустошалась ихними собратьями и сосестрами.
Поначалу я пытался выискивать взглядом моего дитятко, но, поняв, что еще минута наблюдения — и мои глаза начнут смотреть в разные стороны одновременно, решил, что легче найти широкую воспитательницу, а уж потом мой маленький объект.
— Галина Анатольевна! — крикнул я в пространство.
В зале резко повисла тишина, тридцать тел замерли, тридцать голов повернулись в мою сторону и тридцать пар глаз просканировали подавшего голос.
Процесс идентификации был недолог. Уже через секунду мелкая толпа, синхронно выдохнув «Не моё», вернулась к своим важным делам.
Странное дело, среди этого муравейника почему-то не оказалось моего детеныша.
Осторожно, дабы ненароком не наступить на кого-нить стремительного, но мелкого, я преодолел
В комнате стояло тридцать кроватей и шкафчики по стенам.
— Галина Анатольевна, вы тут? — подал я голос.
И тут я заметил ее. Точнее, не всю ее, а только кусочек, до боли напоминающий жопу. Вернее, даже не жопу, а жопень! Этот самый жопень, размером с аэростат, торчал из-под кроватки, которая стояла вплотную к шкафчику, и символизировал неутомимую тягу к кондитерскому, мучному и прочему пищевому производству.
— Ту-у-ут… Где-то, — хрипло и сдавленно произнесла жопень.
— А позвольте… Это… вы чего тут? — вежливо поинтересовался я у попы.
— Чаво, чаво… — колыхнулись окорока.
— Так все-таки? — я был сама любезность, но диалог с жопой мне уже начал надоедать.
Не, поймите меня правильно, я не против продуктивного диалога, но к длительному разговору с ягодицами я еще морально не готов. Их все-таки двое, а я один.
Задница немного покряхтела и продвинулась под кроватку еще на пару сантиметров:
— Здеся он. Тута вот.
Тут я, кажется, начал догадываться, почему полста кило сала с упорством крота пытаются залезть в неприспособленную под эти объемы щель.
Там, под кроваткой, замаскировавшись под линолеум и строя крамольные рожи, сидело мое дите и упорно не хотело покидать свое убежище. Меня оно пока не видело, а на зов воспитательницы вылезать не торопилось.
— Серега! — Мой голос был серьезен и строг. — А ну, вылезай оттуда живо!
Услышав знакомый голос, сынуля змеею проскользнул мимо объемного тела и, довольный, щуря хитрые глазки, появился на свет.
— Ну что, хулиган! Иди, одеваться будем.
Серега умчался в раздевалку, и я неспеша направился туда же.
— Ы… — раздалось из-под кровати. — Ы-ы-ы-ы-ы.
Кроватка судорожно задергалась, завибрировала и жалобно застонала.
— Ы-ы-ы-ы… — повторилось оттуда, и без перехода жалобно-грустное: — Йопт… Застряла…
Я с интересом воззрился на натюрморт «Винни-Пух в гостях у Кролика». Справедливости ради надо отметить, что медвежья задница была на порядок меньше, чем у Галины Анатольевны.
Вообще-то я спешил, но бросить задницу, попавшую в такую ситуевину, не мог.
— Простите, мадам… Позвольте, мадам… — я приподнял край кроватки, ожидая немедленного выползания тела. — Ничего не бойтесь, мадам…
Мадам подтянула колени, собираясь выползти наружу, но последние слова оказались явно не в тему, потому как край необычайно тяжелой кровати выскользнул из рук и с забавным чмоком хряпнул где-то в районе рудимента, глубоко спрятанного под наслоением сала.
«Бlять!!» — разнеслось из-под кроватки совсем непедагогичное.