Вверх-вниз

Докучаев Денис

– Да ладно, что ты. Я же здесь, лежу на твоём диване, сквозь стены не хожу, в саду не летаю.

– Ты меняешься.

– А ты, думаешь, нет?

– И я тоже, но я это замечаю.

На мгновение он потерял улыбку, но подойдя к окну быстро её вернул. Я всё не мог понять важно для него это или уже нет.

– К кому ходил? – он присел на подоконник, хотя знал, что я не люблю эти окна.

– Нашёл в больнице.

– Злачное место.

– Автомобиль его сбил.

– Ты не вспомнил, как умер? – прервал он меня.

– Я же рассказывал, это ты у нас уже запамятовал.

– Знаешь, за время нашего

знакомства я слышал версии четыре твоей смерти, от разных людей, да и от тебя тоже… по-моему.

– Тех с кем ты мог обсуждать мою смерть, уже и нет.

– Они быстро… прошли, – он вернулся к отсутствующему пейзажу за окном.

Раньше бы он сказал, ушли. Как же его зовут? Помнит ли он? Как умер? Иногда мне кажется, что он притворяется или уже рассказал мне, а я забыл. А иногда мне кажется, что ему всё равно, причем всё равно было и на том… в жизни.

– Короче он умер.

– Это я понял. Скольких тебе удалось удержать за все время?

– Двух.

– А сколько было попыток, – не оборачиваясь, он покачал головой, – Как уходил та?

– Как обычно.

– В ближайшее время теперь так не выйти. Ну, спасибо тебе, – он не расстроился, я вообще не помню когда он последний раз выходил.

– Будешь продолжать?

– Я хочу что – бы они жили.

– А они не хотят, – негр, отошёл от окна и, продолжая улыбаться, смотрел почти на меня, – И кто прав?

Из окна бил яркий, ослепляющий свет.

Глава 5

Мой контрастный агент уже ушёл, не знаю, куда и на сколько. Комната опять стала невыносимо белой. Я сел за стол и взял набор иголок, зелёных иголок. Однако они оказались в другом месте, нужно собраться.

Я не чувствовал боли, но я её представлял. Пять иголок, разной длины и толщины. Одна обычная, две других разной толщины, для быстрых и глубоких уколов, ещё одна из китайского набора терапевта, последняя специальная, с загнутым краем. Объектом истязаний обычно становились пальцы, я старательно уверял себя в том, что иголки не проходят сквозь, а вонзаются в плоть. Что кожа лопается, кровь течёт, боль есть, чувства есть, я еще есть…

В этот раз получалось плохо, мешала мне в самоистязании мысль, а точнее интерес. Мне вновь стало интересно, сколько я здесь. Поначалу ты постоянно задаёшься этим вопросов, время здесь отслеживать почти не возможно. В итоге перестаешь жить по распорядку, есть, и спать, точнее, хотеть есть и спать. В какой – то момент ты и на это перестаёшь обращать внимание, лишь иногда отмечаешь это для себя на середине, так мы называем наш старый мир. А затем тебя вновь начинает терзать этот вопрос, третья стадия – предтеча. Предтеча изменений в тебе, плохих изменений. Третья стадия посетила меня относительно недавно, а теперь еще и не принятое решение смотрителя, всё это подтолкнуло меня к активным действиям. Я пошел в сад.

Почему я не счастлив в раю? Как бы я хотел задавать себе этот вопрос, но я точно знал ответ. И он перечеркивал все моё существование в этих кущах. Я хотел жить. Жить сам и для себя, слышать свои мысли, ощущать своим телом, воплощать свои интересы, разговаривать со своими друзьями, которые помнят кто я. Просто хочу, что бы шторы в моём доме были одного цвета, хотя бы просто были.

Чем дольше ты здесь находишься,

тем сильнее ты растворяешься в этом свете. Теряешь интересы, желания, чувства, память. Затем тебе предлагают дар – чужие чувства. Ты становишься частью этого места, ты становишься Богом. Всё есть Бог, только с разной степенью свободы. Абсолютное божество, абсолютно безвольно. Ты приобретаешь безразличие ко всему, ко мне, к вам, к себе. Отказываешься окончательно от кровати, лестницы, стен, ног. Обычно просветлённые, выбираются из стен пансиона, и на какое-то время перебираются в сад. А уже оттуда уходят на встречу, с которой ни кто ещё не возвращался. Их забирал спаситель, хотя многие из них отлично умели плавать.

К одному такому просветленному я и шёл. Мой не светлый друг нас познакомил. Хотя это с трудом можно было назвать знакомством, я знал, что его выбрал, а он уже, наверное, и не знал, что можно выбирать, он просто знал что нужно. Связь с вселенской ЭВМ была уже налажена, так что можно было просто подходить и спрашивать. Главное не получить ответ – сорок два!

Сад был и это единственно, что можно было сказать о нём определённо. Сейчас это парк, видимо именно здесь наши предки почивали друг друга яблоками, если эта история, вообще имела место быть, кстати, можно спросить.

Как и в любом другом парке, здесь были деревья, кустарники, трава, вот только всё это было не зелёное, а красное. Такие красные листья на середине я видел лишь однажды, да и то уже после смерти.

Тропинка была почти прямой, вокруг клубилось множество душ, сознаний, кому и как будет угодно. Они все на стадии просветления. Я не знаю, почему многие попадают в этот сад, почему летают здесь, отвечают на наши вопросы. Некоторое время я смотрел на это марево фантомов, а затем мне стало нестерпимо больно. Точнее я представил, что мне больно.

Я присел на корточки. Спереди и сзади от меня тянулась почти прямая тропинка. Как же я боялся этого, как же не хотел. Смерть… Запрокинув голову я тяжело дышал, хотя здесь не было воздуха. Смерть… Зачем? Почему? Как же страшно думать о ней. Больше всего на свете не хочется умирать, на любом свете. Когда я жил, я мечтал о том что бы там, после смерти что-нибудь было: рай, ад, что угодно, лишь бы не исчезнуть, не погрузиться в вечное молчание и тьму. Хотя ничто это не тьма и не молчание, это хуже, тебя просто нет, нет, не было и не будет, а если и будет, то ты не вспомнишь о том, что уже был, и старые страхи посетят тебя вновь. Мысли о смерти посещают каждого. О своей смерти, чужой, убийстве. Я не хотел умирать, смирялся, мог убить. Мысли о самоубийстве также приходили ко мне, думаю и к вам тоже. Ненавижу самоубийц, единственное зло в мире это самоубийство, из него невозможно извлечь пользу для самого себя.

Лучше всего, конечно, вообще не умирать. Звучит глупо, наивно, но именно это и было моей главной и единственной мечтой. Но, если все будут жить вечно, то будут умирать ещё больше. И я умер.

Тропинка по-прежнему была почти прямой, вокруг летали души будущих самоубийц, а сад продолжал оставаться кроваво красным. Я встал и пошел в обратном направлении, здесь не было направлений, и я всё равно приду к оракулу. Протянув руку к одному из деревьев, я остановился в паре сантиметров от него. Даже листочек не сорвешь, здесь можно убивать только самого себя.