Вверху над миром
Шрифт:
— Я все сделаю, детка, и ты это знаешь, — сказал он Гроуву. — Но я постоянно спрашиваю себя, почему ты не хочешь сберечь деньги и устроить все сам?
Гроув уставился на него, потрясенный его недогадливостью.
— Что? — закричал он. — Связать себя чувством вины на всю оставшуюся жизнь? Боже!
— А, ясно, — сказал Торни, — хочешь оставить Лючиту у себя?
— Как только все уладится, я смогу отпустить ее в Париж.
— Я и сам бы не прочь мотнуться, — задумчиво пробормотал Торни. — Можно на грузовом — на том, что три месяца идет до Палембанга.
Взгляд Гроува охладил его фантазии:
—
Торни грустно кивнул:
— Ты прав. Боже, ну конечно!
На крутых поворотах дороги он то и дело поднимал впереди пыль, которая обволакивала весь грузовик, заслоняя белые скалы и кусты по сторонам, но не менял передачу и не сбавлял скорость. В тот раз он принял объяснение Гроува. Это было детское желание чувствовать себя ни в чем не замешанным; скорее всего, вручение денег явилось бы актом милосердия, который помог бы Гроуву поверить в свою невиновность. Но, даже признавая все это, Торни волновался.
Однажды он думал об этом целую ночь, а наутро позвонил Гроуву. В кафе напротив Коррео-Сентраль он промямлил:
— Я подумал. Мне кажется, я не справлюсь.
Гроув оборвал его:
— Слушай, как бы ты себе это ни представлял, все равно выйдет иначе. Так что лучше не представляй.
Впредь он помалкивал о своих страхах. В день, когда они отправились в Пуэрто-Фароль, Гроув передал ему небольшую коробочку.
— Одну сейчас, а потом через каждые два часа.
К полудню он уже пребывал в блаженном безразличии. Когда мчались по восточному склону сьерры, он сказал:
— Славные таблеточки. Кругом — будто подушки.
— Хорошо, — сказал Гроув и снова умолк. Торни полностью расслабился, просто радуясь тому, что сидит рядом с Гроувом — единственной константой в мире непрерывных изменений и хаоса. («Гроув учел каждую деталь — даже игральные карты», — размышлял он в восхищении.)
Бунгало спряталось за кокосовыми пальмами возле пляжа. Темные стены выцвели от дождя, и слышался безнадежный запах плесени.
— И это все, на что способен Ромеро! — фыркнул Гроув. — Попробуй заставь его пошевелить своей толстой задницей.
— Но он с нами заодно, детка. К тому же, для тебя там есть кушетка, — сказал ему Торни. А затем поехал вместе со всем на машине в отель. Подкатив к плазе, увидел Ромеро, стоявшего на ступенях в вечерних лучах солнца.
— Hombre, c'omo 'estas? [48]
Дружеские похлопывания по плечу, гнилые зубы — крупным планом. Наверху, в вонючей каморке рядом с душевыми, Ромеро сидел на краю кровати и выплевывал изжеванные кусочки зубочистки. Еще неотвязнее и въедчивее вони из туалета был обволакивающий запах ног Ромеро, обутых в кроссовки. Строго следуя указаниям, Торни принес наверх лишь одну бутылку виски из машины. Вынув ее, он налил Ромеро первый бокал.
48
Как дела, приятель? (исп.).
Тот поел у себя в комнате. После ужина достали карты: Ромеро выигрывал, потел и снова пил, пока его движения не стали беспорядочными, и Торни демонстративно поставил бутылку на комод. Они продолжали играть. Постояльцы один за другим гремели за дверью, пробираясь в уборную, возвращались в свои номера
Торни вынул из своего саквояжа карманный радиоприемник, сел и принялся крутить ручку настройки. Грозовые ливни в горах вызывали непрерывные атмосферные помехи. Зная, что Ромеро не собирается продолжать игру, Торни сидел неподвижно, дожидаясь, когда тот встанет и потащится вниз спать. Но вместо этого Ромеро опустил голову на стол и остался в таком положении. Торни еще посидел немного, играя с приемником.
29
Сквозь ширмы в бунгало долетал в темноте шорох пальм. С одиннадцати часов Гроув курил грифы одну за другой: он почувствовал, что чересчур разнервничался, и понял, что грифы были ошибкой. Он шагнул наружу и постоял минуту на песке, вдыхая неподвижный воздух. Затем пошел вперед к открытому пляжу. Воздух под деревьями был горячий и душный, но у воды дул легкий ветерок. Возможно, все происходило в эту самую минуту: не сознавая, что делает, он зажмурился и пошел дальше. Потом открыл глаза. На пляже никого не было. Он прошагал немного, а затем развернулся и пошел обратно, по-прежнему взвинченный и раздраженный. Когда он добрался до бунгало, в дверях уже стоял Торни и выглядывал его. Гроув протиснулся внутрь и, развернувшись, уставился на него.
— Они поменялись номерами.
Гроув не ответил — лишь открыл в удивлении рот. Потом закрыл.
— Где Ромеро?
— С ним все нормально. Практически в отрубе, — Торни махнул рукой. — Я сам сходил и посмотрел. Там какой-то старикан. Видно, у нее датчики. Заперлась в соседнем номере с женой того типа.
Это поразило Гроува, как ударом грома. Она думала об этом и боялась. Она знала его. И по-прежнему была там.
— Что же ты здесь делаешь? — спросил он сурово.
— Разве я не должен был тебе сказать?
Обороняющийся тон Торни вывел его из себя.
— Нет! Не должен! Какого черта ты сюда приперся?
— Хочешь, чтобы я влез в окно? — заорал Торни. — Пока там та, другая?
Гроув протянул руку и грубо схватил его за плечо.
— Слушай, Торнвальд, — сказал он, сильнее стиснув его мышцы. — Это твоипроблемы. Этим занимаешься ты. Понял?
Он никогда не видел, чтобы у Гроува так сильно искажалось лицо. Когда тот мало-помалу ослабил хватку, он резко развернулся, выбежал на улицу и прыгнул в машину.
Возвратившись в отель, поднялся по расшатанной лестнице: Ромеро уже встал со стула и рухнул на кровать. Он громко храпел. Торни подвинул его к стенке и уселся на край матраса. Время текло, а он сидел, глядя на дверь, на окно. В час ночи вырубили электричество: он зажег свечу и стал наблюдать за тенями, подготавливаясь. Наконец, снял обувь и вышел.
Ночные звуки заглушили тот незначительный шум, который он, возможно, поднял, влезая в окно. Со шприцем в руке он прошел к кровати слева. Когда впрыснул кураре в мясистую шею, его губы неожиданно прошептали: