вы е бон

казанова яшка

12. секунда, которая всё меняет...

секунда, которая всё меняет – не воздух, не пульс, не на вечер планы, а всё. предложения удлиняя, выигрываю минуту. главный, единственно верный манёвр – затишье, улыбкой сдобренное до рвоты. ты всё понимаешь сама без лишних сентенций, правда? о да! ну вот и закончим. я мудрость включаю кнопкой, похожей на 20 копеек детства. как жарко сегодня...

13. сидит. спина прямая. всё строго, чинно...

сидит. спина прямая. всё строго, чинно – салфетки хрустят, официанты тоже. думает: «мисс икс ее не приручила, равно как миссис игрек.» и, подытожив что-то

в уме, она произносит: «едем!» берет меня за руку цепким браслетом кисти, не глядя в глаза ни мне, ни столам соседним, и тащит на выход. воздух горячий, кислый от смога московского, бьёт по ноздрям. легонько впускаю пальцы в её смоляные кудри и кратко целую губы – мой привкус горький она ощутит несомненно. спустя секунду ударит меня, оставляя трилистник алый на левой щеке, разъяренно и деловито. ну что ж. вот и все. сегодня я дописала последнюю букву латинского алфавита.

14. любишь играться – айсикью, гуглток, скайп...

любишь играться – айсикью, гуглток, скайп. ах поводок то натягивать, то отпускать; ах превращать ладонь, то в подушку, то в плётку. на! горлом идёт жирная тишина. а ты мне снишься так беспощадно, так бескомпромиссно, что не избежать атак: табачных на лёгкие. кто тебя научил вскрывать мне жилы одним движением? чик – тоненькой алой струйкою потекла, тоненькой алой стрункою. как игла входит в разрытую вену, так входишь ты в каждую нору мою. отполированный штык твоих упрёков ни разу не попадал мимо – это талант, моя девочка, это дар! равно как я щедро одарена умением чуять острое и нарываться на.

15. сжаться в комок – сердце, бронхи, зубы, ладони сжать...

сжаться в комок – сердце, бронхи, зубы, ладони сжать, шептать, как мантру: «пожалуйста, не уезжай». в прут стальной превращать позвоночный столб. пульс разгонять, как тачку, сначала за сто, потом за сто двадцать, сто тридцать – сердечко, жарь! стучи быстрее: «пожалуйста, не уезжай». пускай на небе Он этот услышит стук и улыбнётся: животное на посту. и мне по холке пальцами проведёт, и ты никуда не уедешь.

16. она сказала: «ты блядство возводишь в ранг...

она сказала: «ты блядство возводишь в ранг искусства, искусство в блядство при этом не превращая. а что касается рваных душевных ран, то всем, кому ты должна, прощай, так, как я прощаю». кареглаза, смугла, полногуба, нервозна чуть, умеет быть от смущения черезмерной и говорливой. она почему-то уверена – я хочу либо в постель её затащить поскорее, либо сидеть с ней ночами, вдыхая сладчайших смол парфюм, тревожа глазами, изматывая намёком, но не прикасаясь. пишу, и моё письмо похоже на шов неровный, который едва намётан рукой, умеющей и ласкаться, и фехтовать одновременно – кончик острой рапиры мягок. она умывается, чистит зубы, стелет кровать, ставит на низкий столик тарелку текущих ягод, выбирает одну, вытирает сок, текущий вишневой струйкой по шее... впрочем, я очень легко представляю её лицо и мысленно говорю ей: «спокойной ночи».

17. номер ее телефона сгинул...

номер ее телефона сгинул из памяти моего девайса. .............................................. о, адюльтерам неловким гимн – спешное потное "одевайся!"

18. стать твёрже в кости и нежнее в кисти...

стать твёрже в кости и нежнее в кисти – вот, собственно, все мои планы на ближайшие десять дней. бью себя по щекам, твержу: «не кисни! не кисни! отучайся, дурочка, столь густо болеть о ней!» лето вступает в стадию увяданья. это не может не радовать таких иноходцев, как я. научиться вдыхать «сейчас» без «доселе» и «далее» – вот, собственно, всё, чем выстлана колея, по которой: то ползу по-пластунски плоско, то шагаю, вытянувшись во весь рост, подставляясь для пуль. и моё стремление к лоску, как раньше, никто не воспринимает

всерьёз.

19. мантра ноль: то найдётся, что ищется...

мантра ноль: то найдётся, что ищется – лягушка станет царевной. .............................................. .............................................. утром пасмурным жарю яичницу с беконом и моцареллой. ван клиберн. минор. рахманинов. песто. горчицы зёрна. буса (сразу – большой и маленький) голодный, слегка позёвывает, пахнет тоненько-померанцево, садится за стол степенно... у меня иллюзия франции: париж, две тысячи первый, так же сонно, площадь бастилии густеет – туристы гнездятся по сотням кафе; в магазине я: «апельсиновый сок и яйца», чтобы завтрак как полагается, чтобы радостно! скоро-скоро я поверю, что стану красавицей, и всё, что нашлось – искомо.

20. всё понятно про пмс и про бабы-дуры...

всё понятно про пмс и про бабы-дуры. курю полночи. пялюсь в клавиатуру. непокой мой гуще горячего шоколада. ну и ладно. научилась кастрировать всякую сигарету до беломорины! шаболовка и лето, и рядом девочка, чьих веснушек дорожки люблю до дрожи. такое странное ощущение мира – словно самый важный, самый ответственный нерв защемило. вот шаболовка, вот поцелуй на прощанье. вот лето. как марионетка, танцую-дёргаюсь без повода и без смысла – от этой пляски не спрятаться мне, не смыться ни в шаболовку, ни в тёплое влажное лето. ну... всё на этом. p.s. – да! ещё хотела сказать так, чтоб ты поверил, про тепло к тебе, что тихо шуршит по венам и колет лёгкие, острое, как игла. ты слышишь, гра?

21. они постоянно ёрзают – редко сидят смирно...

они постоянно ёрзают – редко сидят смирно; пахнут духами, мечтами, какой-то едой, жасмином, летним воздухом с примесью разговоров о даче; обожают твердить упрямо «навсегда» или «никогда», чем выводят из равновесия ощущенье момента; красятся очень умело и незаметно бросают короткие взгляды с дальним прицелом; считают, что можно схуднуть на пару кило, но в целом, они ничего себе; ненавидят разглаживать кудри; усматривают женитьбу практически в каждом утре, помеченном тэгами «кофе в постель» и «брился»; порой готовы, принцессу приняв за принца, в миг изменить убеждения и подружек; раз в неделю стабильно считают «нужен какой-то план: как жить, как – чёрт возьми! – развиваться»; умеют в постели всё: от гопака до вальса, но тщательно это скрывают; не смотрят порно; считают, что пресловутый стакан на половину полный; в тоненькие ниточки выщипывают брови; обожают страдающих мачо, таких, как броуди; носят в сумочке жизнь, ключи от квартиры, пудру; и (возвращаясь к прошедшему выше утру) читают за завтраком – да да! кофе и ломтик сыра – чей-то жж. может быть, мой.

22. тонет Москва: Лубянка, Варварка, Ильинка...

тонет Москва: Лубянка, Варварка, Ильинка... вцепившись пальцами в крохотный черный зонтик, скольжу, как лодка. пот августовский липкий стекает в кюветы. высотка на горизонте колет небо в тяжёлый живот чугунный. осенняя терпкая ревность вступает в силу и подступает к горлу. я прячу губы в броню помады – насыщенный, интенсивный цвет рот превращает в мулету. тореро вымок и разозлился до чёртиков – воздух ноздрями плавит, готовясь к танцу без: каблуков, подковырок, упрёков, имён, фривольностей. и без правил. взорвутся лужи, момента не упуская стать сотней алмазов; ветер ударит в окна, разбив десяток... как медленно тонет Москва! я бреду по ней, прислушиваясь животно к вою машин и побулькиванию улиц, к туристам растерянным, к бою часов. запомни, осенняя нежность, стесняясь себя, сутулясь, как восьмиклассница, меня до краёв заполнит уже через сутки.