Вы просто не знаете куда смотреть
Шрифт:
Калдырь пожал плечами и, недовольно скривившись, ушёл от стойки в зал. Швабра оставила швабру и вышла на улицу. Тот… ну… всё время забываю… последовал за ней, и я его снова забыл. Только муж Мадам Пирожок (барный паспорт – Муж Пять Стаканов), продолжал спать на стойке, да Заебисьман смотрел на панка поверх очков с живым интересом юного натуралиста.
– Слы, чел, их уже блевать тянет. От меня всех тянет, рили. Я говночел, чел, – он ухмыльнулся, раздвинув тонкие бледные губы и показав жёлтые кривые резцы. Одного не хватает, и это ничуть не удивительно. Я бы
Он достал из кармана выкидной нож и щёлкнул им, высвободив небольшое хищное лезвие.
– Не напугал, – покачал головой я.
Панк мне омерзителен, но не больше, чем любой другой человек. От него не тянет агрессией, он просто блефует. А ещё у меня под стойкой дробовик.
Перехватив нож, так, что лезвие торчит из кулака вниз, парень начинает корябать им стойку, оставляя глубокие царапины в полированном дереве.
– А вот это ты зря, – сказал я укоризненно.
– То ли ещё будет, чел. Я предупреждал, рили. Я говночел, чел.
Дверь бара снова распахнулась, и в проёме казённым литым монументом воздвигся наш Депутатор. (Барный паспорт: Депутатор Виски). Из-за его могучего плеча выглядывает, злобно щурясь, Швабра. Не сбежала, значит, а проявила гражданскую сознательность, метнувшись в полицейский участок.
– Что ж вы, молодой человек, безобразничаете? – сказал Депутатор ласково.
– Слы, чел, ты чо за чел? – оскалился на него панк.
– Помощник шерифа, – представился спокойно Депутатор. – Ножичек-то положи, положи. А то пальчик порежешь.
– Чо за базары, полис? Я чо? Я ж ничо, чел. Онли пивцо, рили. Ну, чуток кэша асканул, подумаешь. Рили крохи, на бастикет, чел! Мне уехать, чел, иначе будет трабло, чел. Рили трабло, полис, оно тебе не надо, поверь мне. Я говночел, где я – там всё говно. Зачем вашему говнотауну говночел? Вам мало говна, полис?
– Что он успел натворить, Роберт? – спросил меня Депутатор.
– Да почти ничего, – ответил я. – Стойку, вон, поцарапал, и только.
– Порча имущества, угрозы, появление в общественном месте в непристойном виде, – подытожил Депутатор. – Сопротивление аресту прибавлять будем?
Я же говорю, зря он стойку попортил. Бар – это наше всё.
– Слы, полис, а что ты мне сделаешь, рили? Я ж говночел. Говно не изгавнять, говну не нагавнить.
– Пойдём, – сказал веско Депутатор, кладя свою могучую длань ему на плечо, – Так надо.
Панк съехал задницей с табурета, сложил и безропотно отдал ножик, потопал растерянно к выходу, бормоча на ходу:
– Рили полис, ты чо? Чо вы привязались, челы?
– Ну вот и заебись, – сказал удовлетворённо Заебисьман, когда они вышли за дверь. Мир в очередной раз подтвердил его жизненную позицию. – Заебись же, Роберт?
– Рили, чел, – ответил я ему,
– Ещё пива?
– Нет-нет, – торопливо отказался Заебисьман, – я это ещё не допил.
Я был уверен в ответе.
***
– Экий мерзкий тип, – сказал вернувшийся за стойку Калдырь. – Бывает же.
– Тип как тип, – пожал плечами я.
– Ну да, нашёл у кого спросить. Знаешь, Роберт, я поражаюсь твоей доброте.
– Доброте? – машинально огляделся в поисках какого-то другого Роберта, но за стойкой только я.
– Да, ты готов выслушать любого урода. Даже этого… Говночела. Выслушать и не осудить. Даже меня.
– А с тобой что не так? Ты же не портишь мебель, – сказал я, рассматривая нацарапанный на стойке знак. Не то руна, не то кабалистический символ, не то логотип какой-то неизвестной мне группы. Панк-группы, надо полагать.
– Я… Эх… Всё со мной не так, Роберт. Я не очень хороший человек.
– Все не идеальны, – я снова принялся протирать многострадальный стакан.
– Знаешь, как я дошёл до жизни такой?
– Нет, но можешь рассказать, если хочется. Для этого я тут и стою. А если не хочется, то не рассказывай.
– Даже не знаю… Ты не решишь, что я сошёл с ума? Это довольно странная история… Впрочем, – Калдырь внимательно посмотрел на меня чрезвычайно трезвым взглядом, – Пожалуй, именно ты и не решишь.
Интересно, за кого он меня принимает?
– Я приехал сюда… Чёрт, кажется, что лет сто прошло, – грустно усмехнулся Калдырь. – Время тянется особенно уныло, когда ты один. И когда бар не работает.
– Он работал. Я в нём пил в день приезда.
– Именно об этом я и хочу тебе рассказать, хотя сам уже не уверен в реальности произошедшего. Случилось это… Ну, наверное, через месяц после приезда. Я и до того изрядно выпивал, если честно. Работа нервная, этически неоднозначная, постоянные переезды, никаких близких знакомств и так далее. Платили неплохо, но с социализацией не срослось. Пил от одиночества, скажем так.
– А что за работа? – спросил я просто потому, что вопрос напрашивался. Так-то мне плевать, конечно.
– Ну… – замялся Калдырь.
– Не говори, если не хочешь. Сама история, как я понимаю, от этого не пострадает.
– Нечто вроде… – он нервно оглянулся и понизил голос. – Неформального мониторинга технологических компетенций. Но я тебе этого не говорил.
Я молча кивнул, невозмутимо протирая стакан. «Неформальный мониторинг» – это он хорошо сформулировал. Ничуть не похоже на «промышленный шпионаж», верно? Действительно, нервная работа. Бывает, что разбираются с такими тоже весьма неформально. Зальют бетоном в фундаменте нового цеха – и привет. Хорошо, если не заживо, иные «технологические компетенции» дорогого стоят.