Вячеслав Гречнев. О прозе и поэзии XIX-XX вв.
Шрифт:
«Что это значит вообще — любить? — спрашивал Митя. Ответа на этот вопрос у него не было. «В книгах и в жизни все как будто раз и навсегда условились говорить или только о какой-то почти бесплотной любви, или только о том, что называется страстью, чувственностью… Что испытывал он к ней? То, что называется любовью, или то, что называется страстью? Душа Кати или тело доводило его почти до обморока, до какого-то предсмертного блаженства…» (Б, 5, 187-188).
Митина любовь существенно изменила его, заметно преобразила его жизнь, которая обрела новый смысл, содержательность и масштабность. И она же, эта любовь, свалилась на него как болезнь, как наваждение, она
С каждым днем Митя все отчетливее начинает осознавать, и это усиливает его страдание, что Катя, открывшая ему «такое несказанное счастье жить», «так бесстыдно и страшно» обманула его – разлюбила его, а возможно, он все больше склоняется к этому, никогда любила его, тем более, что он давно разглядел в ней «смесь ангельской чистоты и порочности.., чувствовал и обостренную близость… и злую враждебность» (Б, 5, 187). Но он продолжал верить и любить, хотя уже нельзя было не заметить, как вместе с тем таяла его надежда на Катину любовь, уходил и терялся интерес его абсолютно ко всему на свете. «…Все в мире стало казаться ненужным и мучительным и тем более ненужным и мучительным, чем более оно было прекрасно… И муки его стали достигать уже крайнего предела. Поля и леса, по которым ехал он, так подавляли его своей красотой, своим счастьем, что он стал чувствовать где-то в груди боль даже телесную» (Б. 5, 211. 213).
Митя пробует как-то справиться с этой болью, с этим наваждением, на пределе своих душевных сил пытается вытеснить Катю из своих мыслей и чувств, наконец — найти ей «замену». И скоро убеждается, что в такой, как у него, любви никакой замены быть не может, что «сверхчеловеческое счастье» могла дать ему только Катя, единственная во всей вселенной.
В бунинской концепции любви немало загадочного, необъяснимого, трагически непредсказуемого и зачастую, как и в смерти, нет видимой логики и вторжение её в жизнь человека, как правило, необъяснимо с позиции и своего, и чужого опыта прошлых лет, каждый данный случай поистине уникален.
В самом деле, как объяснить действительно легендарную любовь помещика Хвощинского к горничной Лушке («Грамматика любви», 1915), который после её смерти «затворился в доме, в той комнате, где жила и умерла Лушка, и больше двадцати лет просидел на её кровати… в Лушкиному влиянию приписывал буквально всё, что совершалось в мире» (Б, 4, 300).
Герой-рассказчик пытается проникнуть в тайну этой необыкновенной любви, стремится понять, что за человек был Хвощинский, чем особенно примечательна была Лушка, пристально всматривается в их сына, в интерьер усадьбы, в предметы обихода, наконец — просматривает так много значившую для Хвощинского книгу «Грамматику любви». Но ответа не находит: всё очень просто, обыденно и — непонятно. Ясно одно: всякая любовь всегда — исключение из правил.
Цикл рассказов «Темные аллеи» Бунин писал с 1937 по 1945 год. О времени, когда создавался этот цикл, он сказал достаточно выразительно: «”Декамерон” написан был во время чумы. „Темные аллеи” в годы Гитлера и Сталина — когда они старались пожрать го». Заслуживает внимания и другое его признание: «Думаю, что это самое лучшее и самое оригинальное из того, что я написал в жизни».
Каждое из произведений сборника вполне самостоятельно, со своими героями, сюжетами и кругом проблем. Но существует и внутренняя связь между ними, она-то и позволяет
В сборнике три раздела. Первый открывается рассказом «Темные аллеи» — он дает название всему циклу и является своего рода эпиграфом к нему. Что стоит за этим названием? Почему «темные» эти аллеи?
Поясняя свой замысел, Бунин писал: «Все рассказы этой книги только о любви, о ее „темных" и чаще всего очень мрачных и жестоких аллеях». Такова была бунинская концепция любви, ее природы, сущности и «грамматики». И в самом деле, никто ведь не знает, во власти каких «темных» закоулков подсознания находится любовь, — а то и космических сил, непостижимых человеческим разумом (к таковым Бунин относил также природу и смерть). Ясно одно — уж никак не во власти светлых и убедительных доводов рассудка; недаром прияло говорить: «Тайна сия велика есть».
Загадочны и непредсказуемы всегда начало и конец любви. Никому не дано знать, почему объектом любви избирается именно этом не какой-то другой человек. Никто не в силах предвидеть, что она для него будет значить, эта любовь, чем обернется: обычной интрижкой или непоправимой «бедой», событием чрезвычайным, в корне меняющим всю жизнь, видение и понимание ее, отношение ко всем и всему на свете.
Многие из этих тем и мотивов ставятся или намечаются в первом рассказе сборника. Из него мы узнаем о случайной встрече когда-то любивших друг друга Николая Алексеевича и Надежды — это ей он когда-то читал стихи «про всякие „темные аллеи"». Теперь, на склоне лет, он говорит ей (в ответ на ее признание, что она никогда не переставала любить его): «Думаю, что и я потерял в тебе самое дорогое, что имел в жизни».
И в самом деле, откуда было им знать тогда, что ничего лучше и значительней они в своей жизни не встретят: ведь всегда думается, что это лучшее впереди. Только в конце жизни уразумел он такую, казалось бы, простую истину: любовь не имеет ничего общего со всякого рода расчетами и логически убедительными соображениями (социальными, бытовыми, моральными, психологическими). Николай Алексеевич многое предусмотрел, выбирая себе жену в свой петербургский дом. Не смог предусмотреть он лишь такую «малость», как взаимная любовь. И наказан он был не только вероломством жены, но и сыном-«негодяем» (ведь родила его женщина, не любившая Николая Алексеевича).
Подобное раскаяние, связанное с тем, что человек не сумел распознать в ряду других встреч встречу уникальную, дарованную ему судьбой, находим и в таких рассказах цикла, как «Галя Ганская», «Генрих», «Натали», «Поздний час». Хотя следует отметить, что персонажи упомянутых произведений, в отличие от Николая Алексеевича, если и не понимают отчетливо, то очень верно чувствуют, догадываются о чрезвычайности случившегося, но продолжают вести себя неадекватно этому, довольно легкомысленно, а то и пошло. И здесь нередко начало трагедии.
Бунин показывает, что далеко не всякое чувство, даже очень сильное, можно назвать настоящей любовью, явлением масштабным и глубоким. Таковое встречается необычайно редко и поистине может считаться даром божьим, сродни таланту. В центре внимания писателя — любовь-страсть, в которой духовность преобладает. Но в сборнике и в тех рассказах, которые не вошли в него, Бунин показал самые разнообразные виды и типы любви, чувств, страстей, самые причудливые подчас их разновидности и вариации. Есть среди них и чисто животные вожделения, и возвышенное чувство обожания, и любовь — «поединок роковой», и продажная «любовь», и любовь-жалость и мн. др.