Выбери себе смерть
Шрифт:
– Значит, кому-то это было нужно. Конкретнее сказать не могу. С ребятами давно не имел связи.
Колчин понял, что из этого истукана больше ничего выжать не удастся. Он поднялся, вышел в коридор, надел плащ.
– Больше вы мне ничего не хотите сказать? – спросил он на прощание.
– Где похоронен Бахтамов? – вдруг спросил Ганиковский.
Колчин посмотрел на него, сказал название кладбища и вышел из дома, плотно закрыв дверь. Спускался он медленно, словно пытаясь осмыслить несостоявшийся разговор с Ганиковским. В автомобиле один из сопровождавших протянул ему телефон. Звонил Игорь Костюковский из Минска.
– Что случилось? – крикнул Колчин, уже боявшийся неожиданных звонков.
– Все было липой, – возбужденно говорил Костюковский, –
– Так это был труп не Иванченко?
– В том-то вся и соль. Подсунули другое тело. Только сегодня выяснили. Хорошо, что успели вернуть Шварца из аэропорта. Сейчас уточняем, где настоящий труп Иванченко. До утра сообщим, как дела. Скандал страшный. Прокурор республики хочет идти утром к Лукашенко. Говорит: расскажу все президенту, пусть знает, как работает наш КГБ – хотя сейчас у нас это министерство.
– От перемены мест слагаемых сумма не меняется, – тихо сказал Колчин.
– Что? – не понял Игорь. – Ничего не слышно.
– Все в порядке. Спасибо за сообщение.
Колчин положил трубку. Значит, они уже идут на подлог. Так важно им скрыть факты гибели Бахтамова и Иванченко. Чего они боятся, ведь оба офицера погибли? Лукахин говорил о четырех. Фогельсон не в счет, он открыто демонстрирует свою причастность к ФСК. Значит, один из троих – Крымов, Ганиковский, Скребнев. Хотя последнего можно отбросить. Его нет в городе уже почти месяц. Остаются лежащий в больнице Крымов и малосимпатичный Ганиковский. Кто из них двоих знает чуть больше о гибели товарищей, чем остальные?
Он решил ехать в больницу. Оба офицера-оперативника сразу поскучнели. Они надеялись попасть сегодня в свои семьи чуть раньше обычного, но предстоящий визит оставлял им призрачные надежды. К больнице они подъехали в полной темноте: соседние улицы не были освещены. Колчин не знал, что в тот момент, когда он разговаривал с Костюковским, их разговор фиксировали сразу в двух местах – в Минске и в Москве. И в Минске, и в Москве решения были приняты сразу. И почти сразу начали исполняться. В Минске к зданию прокуратуры подъехал автомобиль, в котором сидели трое сотрудников бывшего КГБ Белоруссии. В Москве около больницы уже дежурил автомобиль с двумя «ликвидаторами». В Минске они вошли в здание прокуратуры, предъявив свои новенькие удостоверения. Дежурный сержант милиции хмуро кивнул, пропуская ночных гостей. Они прошли в лифт, поднялись на тот этаж, где сидели прокурор республики и следователи по особо важным делам. В Москве один из незнакомцев остался сидеть в машине, а второй, уже одетый в белый халат, вышел из автомобиля и проследовал в здание больницы. В Минске профессор Шварц начал исследование наконец предъявленного ему трупа Иванченко. В Москве незнакомец шел по коридору, неторопливо направляясь к лифту. Он даже пропустил спешившую по своим делам миловидную санитарку и улыбнулся ей. В Минске трое незнакомцев разделились. Двое направились к прокурору республики, один свернул направо, где в конце коридора висела табличка с надписью «Следователь по особо важным делам И. Костюковский». В Москве Колчин и его раздосадованные спутники подъезжали к больнице. Следователь, понимавший состояние офицеров сопровождения, предложил подождать его в машине. В Минске профессор Шварц осматривал сердце и желудок погибшего. Его что-то сильно смущало. В Москве незнакомец, поднявшийся на третий этаж, нашел наконец отдельную палату подполковника Крымова, где рядом с ним лежал еще один больной, бывший заместитель директора завода «Вторчермет». По правилам в таких палатах должны были лежать по одному, но мест не хватало, и приходилось превращать отдельные палаты в коммунальные квартиры со всеми вытекающими отсюда последствиями. В Минске один из троих резко открыл дверь в кабинет Костюковского. Ни слова не говоря, он вошел и закрыл дверь.
– Вы ко мне, товарищ? – удивился Костюковский. – Что вам нужно?
Незнакомец
– Вы откуда пришли? – забеспокоился наконец Костюковский, когда убийца был совсем рядом.
В Москве незнакомец открыл дверь и, не обращая внимания на спящего на своей койке заместителя директора, поднял пистолет. Все три выстрела были не слышны, так как убийца пользовался глушителем. Заместитель директора даже не проснулся. Незнакомец положил оружие в карман и закрыл дверь палаты. Костюковский поднял голову, пытаясь еще что-то сказать, когда незнакомец вскинул свое оружие. Глушитель был в сантиметре от его головы. Выстрел он еще услышал.
Двое незнакомцев в другом конце коридора, войдя в приемную, улыбнулись секретарше, после чего один застрелил ее профессионально в голову, а второй, войдя в кабинет прокурора республики, терпеливо подождал, пока хозяин кабинета не сообразит, что случилось, пока не встанет и не получит сразу несколько ранений в лицо и в живот. Прокурор республики был еще жив, когда в кабинет принесли тело Костюковского и вложили ему в руки оружие, убившее прокурора.
В Москве Колчин вошел в больницу и, столкнувшись с незнакомцем в дверях, уступил ему дорогу.
В Минске все трое незнакомцев благополучно вышли из здания прокуратуры, сели в машину. Когда они выехали на соседнюю улицу, в следовавшей за ними машине сидевший рядом с водителем человек нажал кнопку радиоуправляемого устройства. Сильный взрыв потряс весь квартал. Все трое погибли.
В Москве незнакомец сел рядом с шофером и почти сразу получил от него пулю в висок. Тело выбросили по дороге в какой-то водоем.
В Минске профессор Шварц наконец закончил вскрытие.
– Подставка, – громко произнес он. – Его убили, применив специальный порошок.
В Москве Колчин вошел в палату и увидел бездыханное тело Крымова и спокойно храпящего соседа, который не проснулся и в этот раз.
Колчин понял, что опоздал. Третьим был подполковник Крымов, которого застрелили за несколько минут до появления следователя в больнице. Из этого следовало, что все разговоры Колчина в автомобиле и в кабинете прослушивались. Он стоял над еще теплым телом, не зная, что предпринять. Они нанесли не просто сильный удар, они продемонстрировали, что не остановятся ни перед чем, ни перед какими жертвами. Он вспомнил о своем разговоре с Игорем Костюковским. «Нужно будет утром предупредить его», – мелькнула осторожная мысль.
Он вышел в коридор, стараясь не шуметь. Подозвал дежурного врача и, кратко объяснив ситуацию, попросил никого не пускать в палату. Офицеры, сидевшие в машине, разозлились еще больше, узнав о гибели Крымова, ибо теперь вообще не могли попасть домой ни при каких обстоятельствах. Через двадцать минут из палаты удалили ничего не понимавшего заместителя директора завода, и комната наполнилась экспертами, оперативниками, врачами.
Колчин наблюдал за этим безучастно, словно убийство Крымова было рядовым преступлением.
Шла обычная в таких случаях работа: производились замеры, рассчитывались траектории полетов каждой пули, осматривались раны погибшего, составлялся протокол происшедшего. Словом, это было все, что видел Колчин десятки раз за время своей работы.
Вернувшись к себе, Колчин, не раздеваясь, сел на свое место, пытаясь осмыслить происшедшее. Они нанесли упреждающий удар, сразу поставив крест на всех его розысках. В Минске они умудрились представить на экспертизу другое тело. Значит, Фогельсон был прав – «мы» существовали. Они не были плодом фантазии щеголеватого Фогельсона. Колчин впервые полностью осознал, с какой именно страшной машиной он столкнулся. Но, даже осознав это, он ни на мгновение не думал о капитуляции. Они были очень сильны, но они боялись его – следователя Колчина. Боялись его друзей – пенсионера Павку Коробова, минского товарища Игоря Костюковского, молодого Бориса Коробова, даже генерала Нефедова, сумевшего остаться честным и порядочным человеком в сложной системе карательных органов.