Выбери жизнь!
Шрифт:
Да ведь все это с рождения, в детском садике, в школе рассказывать и показывать, растить поколение нормальных людей, а не дебилов, не манкуртов. Теперь я углубленно буду изучать проблемы алкоголизации и никотинизации страны, с тем чтобы всю оставшуюся жизнь посвятить спасению людей от вырождения, которое им уготовано на этой лживой дороге, куда завели нас те, кому так хочется быть рабовладельцами, скрытыми рабовладельцами, напялившими на себя одежды благодетелей, эдаких демократов, которым не мешало бы знать очень провидческое замечание немецкого военного теоретика прошлого века Клаузевица: «Россия — не такая страна, которую можно завоевать, оккупировать… Такая страна может быть побеждена только лишь собственной слабостью
Видите, уважаемый руководитель нашего курса, как много хорошего дало мне все то негативное, что составляло смысл той, прошлой, не жизни вовсе, а скотского существования. Не было бы этого, не появился бы в моей жизни «Оптималист», знания которого я обязательно буду нести до конца своей жизни».
Замечательное сочинение! Убежден, что этот слушатель в скором времени придет на преподавательский курс и встанет в ряд с ведущими руководителями наших клубов в стране и за рубежом.
А вот другое сочинение, отличающееся такой глубиной мысли, к которой не всем нашим ведущим политикам, наверное, удается подойти. Само сочинение очень велико, поэтому я позволю себе прочесть лишь небольшой отрывок — о рабстве. Из этого ада наш слушатель, «слава, Богу, удрал, улетел, вырвался. Самое интересное — не подозревал даже, что являюсь рабом. И почему-то сегодня вспомнились мне ленинские слова о рабе. Я пролистал свой конспект, который вел когда-то в университете, и нашел это высказывание:
«Раб, сознающий свое рабское положение и борющийся против него, есть революционер. Раб, не сознающий своего рабства и прозябающий в молчаливой, бессознательной и бессловесной рабской жизни, есть просто раб. Раб, у которого слюнки текут, когда он самодовольно описывает прелести рабской жизни и восторгается добрым и хорошим господином, есть холоп, хам!! (В. И. Ленин. Собр. соч. Т. 16. С. 40).
Сегодня имя Ленина затерто, политики стараются не произносить его, а если и произносят — только в негативном смысле. Но эта его формулировка ярким прожектором освещает положение раб… — простите — нашего народа. Я вспоминаю себя прошлого, свое окружение — рабочих нашего цеха, которые за стакан могли сделать что угодно… Я вспоминаю наши разговоры, сводившиеся всегда к одному — к выпивке предстоящей, бывшей, сиюминутной. Да ведь это же и есть рабы! Они все повязаны алко-никотиновой петлей, наивно полагая, что все это и есть настоящая жизнь. Видим мы сегодня и холопов, хамов, состоящих на службе у «доброго господина» — это те, кто постоянно живописует «прелести» алкогольных застолий, восторгается сегодняшней политикой дешевизны этого мерзкого наркотика, а значит — деяниями тех, кто его производит и продает.
Больно, обидно сознавать общую беду нашей Родины, попавшей в алко-никотиновое и обжорное рабство.
Я счастлив, что мне повезло: я вырвался с помощью «Оптималиста» из этого омерзительного рабства… Но как много осталось их, чье имя — рабы!..»
Уважаемые коллеги! Позвольте сегодня вас так называть. Если бы кто-нибудь сказал вам на первом занятии, что вы будете мыслить подобными категориями, наверняка этого человека осмеяли бы. Но ведь случилось! Наступило прозрение, пришло «время действий» — именно так выразился другой наш слушатель.
Рассказывая о том «хорошем», что было приобретено в результате употребления обильной, жирной и смешанной пищи, одна из слушательниц так «живописует» свой портрет:
«Я испытывала верх блаженства, набивая свою утробу различными утонченными блюдами. И каждый вечер с нескрываемой любовью рассматривала в зеркале свое расплывшееся тело, разбухшие ноги, кукольно-буффонадные руки и лицо с тремя подбородками да утонувшими в жировых складках глазами. Вызывающе гордо восседала я в частых застольях, принимая утонченные комплименты в свой адрес по части того, что «хорошего человека чем больше — тем лучше». И, конечно, очень жалела своего мужа, остававшегося по-прежнему
Что еще хорошего? А то, что избавила семью от затрат на посещение театров и концертов, потому что в залах, к сожалению, не предусмотрено кресел для моих габаритов. Не было надобности приобретать изящные сапожки, всякие брюки, юбки, блейзеры и другие туалеты, подчеркивающие определенные части тела…»
Слава Богу, юмор не оставил вас, коллеги, несмотря на такую большую нагрузку (не только физическую, но и психологическую), испытываемую вами все эти дни. Об этом, кстати, свидетельствует еще целый ряд сочинений, одно из которых я вам прочту.
«Что хорошего дал мне алкоголь?
Господи, неужели уже утро? Ох, как мне плохо. Кажется, всего лишь полчаса назад я, еле раздевшись, рухнул в постель, а вот уже снова над ухом омерзительные звуки электронного будильника призывают к новым трудовым победам во славу грядущего дня. Бог ты мой, как хочется спать и ни о чем не думать, как все болит внутри, но вставать, видимо, все-таки придется.
Все плывет, внутри все трясется, комната покачивается из стороны в сторону, и, чтобы побриться, надо иметь такие ловкие руки, что Игорь Кио сдох бы от зависти. Кое-как завязываю ненавистный галстук, но что делать — на работу надо показываться вовремя и в мало-мальски пристойном виде. Из зеркала на меня смотрит опухшая и отечная физиономия с красными глазами. Ничего, пройдусь по улице, по морозцу, через полчаса буду как огурчик. Сколько все-таки у нашего брата неиссякаемого оптимизма и бодрости — дай Бог другим хотя бы половину, но стрелки на часах не дают пуститься в философствования по этому поводу, и приходится оставить их на потом.
Есть не могу совершенно и, наскоро выпив пару кружек воды, выбегаю на улицу, на ходу засовывая в рот сигарету. Ох, лучше бы я не курил! Стало так плохо, что ноги сами собой подгибаются, а в глазах красные и зеленые круги так и наезжают друг на друга. Хоть бы вырвало, что ли, да ведь черта с два, давно уже забыл, что это такое. Ведь сколько раз говорил себе: не жадничай, оставь граммов 150 на утро, мучиться ведь будешь, так куда там — пока вечером все не употребишь, ни за что не остановишься. Хоть бы электричка скорее пришла, что ли, а то стоять никаких сил нет.
Ну, наконец-то, вот она, милая. Плюхаюсь на сиденье и засыпаю.
От электрички до работы иду пешком, чтобы немного проветриться. Разве какой-нибудь хилый трезвенник стал бы в такой мороз по свежему воздуху гулять, здоровья набираться? Да ни в жизнь, непременно бы эти четыре остановки на троллейбусе в духоте и толчее проехал. Опять же, приду на работу, меня спросят: «А ты что такой красный?..» А я отвечу гордо- «Да вот, как всегда, пешком на работу по морозу шел. Бегом, так сказать, от гиподинамии!» Все и отстанут, а чтобы перегаром сильно не перло, так на то валидол припасен — шнырь таблетку под язык, вот тебе и запах, как у герани на подоконнике!
Ну вот, пришел, сел, отдышался, перекурил — опять плохо стало. Ничего, терпи, самое худшее часам к одиннадцати настанет, когда натурально помирать начнешь, а сейчас, пока время есть, надо все дела переделать, все вопросы решить, чтобы потом никто не приставал. До десяти часов через силу, но хожу, вопросы решаю. Однако все — силы оставили. Доползаю до курилки и падаю на скамейку. Хватит, пусть теперь другие воюют, и так целых два часа героических, можно сказать, усилий производству отданы. Хотел бы я посмотреть, как какой-нибудь непьющий хлюпик в таком состоянии работал и что бы он там наработал, а я хоть и остатки сил положил, но ничего, по крайней мере, вроде бы не напортачил, чтобы потом переделывать пришлось. Пить так пить, работать так работать!