Выбираю любовь

Картленд Барбара

На ней было новое платье, специально доставленное по такому случаю из Парижа. Сшитое из нежно-розового шелка, оно было изысканно украшено многочисленными рюшами по всему подолу, а уж от шляпки Элоизы – настоящего произведения искусства, обрамленного розами и страусовыми перьями, – ни одна из присутствовавших на вечере женщин не могла отвести восхищенных и завистливых глаз.

Взгляды мужчин тоже были устремлены на Элоизу Давенпорт, но их привлекало, разумеется, не ее платье, а изумительно красивое лицо, сверкающие зеленые глаза и чувственный, соблазнительный

рот. «Этому счастливчику Лайлу, как всегда, везет!» – с завистью вздыхали многие.

Виола, как завороженная, не спускала глаз с красивой пары.

От ее внимания не ускользнул интимный взгляд из-под ресниц, брошенный леди Давенпорт на Рейберна Лайла, а также то, каким хозяйским жестом она взяла его под руку.

Горделивой осанкой и грациозностью похожая на прекрасного лебедя, плывущего по серебристой глади озера, Элоиза величаво вступила в гостиную. Перья ее изысканной шляпки и розовые рюши платья колыхались, усиливая схожесть с красивой птицей и привлекая внимание присутствующих к неправдоподобно тонкой талии Элоизы и к соблазнительной выпуклости ее груди, украшенной шестью рядами крупных жемчужин.

«Какая она красивая! – подумала Виола. – И он, конечно, в нее влюблен…»

При всей своей наивности она не могла не знать, что почти каждая красивая светская дама, будучи замужем, не только не считает для себя зазорным флиртовать с мужчинами, но и гордится одержанными ею победами, подобно тому как индейцы гордятся количеством скальпов, свисающих у них с пояса.

– Должно быть, я очень старомодна, мой дорогой, – вспомнились девушке слова матери, когда-то обращенные к отцу, – но мне не хочется танцевать ни с кем, кроме тебя. А вздумай я начать флиртовать, у меня, скорее всего, ничего бы не получилось!

Сэр Ричард рассмеялся и, обвив рукой талию жены, нежно привлек ее к себе.

– А ты думаешь, я замечаю других женщин, когда ты рядом? – спросил он.

– Вообще-то иногда мне кажется, что их просто невозможно не заметить, – серьезным тоном ответила мать Виолы. – Многие из них так красивы, словно райские птицы! По сравнению с ними я, должно быть, кажусь маленьким серым воробышком…

– Да как вас можно сравнивать? – удивился сэр Ричард. – Для меня ты – самая желанная и любимая женщина на свете! А все эти райские птицы мне вовсе ни к чему…

В его голосе прозвучала такая искренность и любовь, что Виола, хотя была тогда еще совсем мала, не могла не растрогаться.

Этот разговор матери и отца девушка запомнила на всю жизнь. Она часто говорила себе: «Вот что означает настоящая любовь! Когда-нибудь я сама точно так же полюблю какого-нибудь мужчину, а он – меня…»

В течение этого вечера Виола продолжала наблюдать за своим новым знакомым.

Время от времени кто-нибудь из гостей обращался к Рейберну Лайлу, и тогда на лице молодого человека вспыхивала приятная улыбка, от которой у Виолы теплело на душе.

«Какой он милый!» – подумала девушка и вспомнила, как великодушен он был с нею.

Ей ужасно захотелось подойти к Лайду

и рассказать о том, что разговор с мачехой оказался совсем не таким ужасным, как она того боялась. Но тут ей пришло в голову, что вряд ли это его заинтересует – ведь наверняка ему гораздо приятнее беседовать со своей экзотической райской птицей…

Это сравнение как нельзя лучше подходило леди Давенпорт. «Жаль, что отца уже нет», – с грустью подумала Виола. Будь он жив, она могла бы расспросить его о тех красавицах, которых он встречал в Букингемском дворце и снимки которых частенько попадались ей в газетах.

Впрочем, сэра Ричарда вряд ли можно было считать знатоком в этом деле. Кроме своей жены, он весьма высоко ценил лишь одну женщину – королеву, датчанку по происхождению, которая до этого была принцессой Уэльской.

– Это была красавица, каких мало, – рассказывал он дочери, – при ее появлении на балу на остальных женщин уже и смотреть не хотелось! Затем он с улыбкой упомянул о поразительной рассеянности королевы – качестве, которое приводило короля в ярость, – а также о ее живом, общительном характере. Даже когда она почти совсем оглохла, ее веселость и жизнерадостность весьма оживляли скучные дворцовые приемы.

– Интересно, что бы сказал папа о леди Давенпорт, – неожиданно произнесла вслух Виола, когда они с мачехой возвращались после приема к себе домой на Керзон-стрит.

Прекрасные изумрудные глаза этой дамы не шли у нее из головы, и она робко спросила:

– А вы знакомы с леди Давенпорт, мадре?

– Немного, – сухо ответила леди Брэндон. – Вздорная, взбалмошная дамочка, ничего из себя не представляющая дурочка с куриными мозгами, которую, однако, большинство мужчин находит обворожительной только благодаря смазливой мордашке и осиной талии!

– Похоже, вы ее не очень любите, – предположила Виола.

– Я не люблю все, что она олицетворяет, – высокопарно пояснила леди Брэндон, – и уверяю тебя, Виола, – от этой женщины нашему движению не будет никакой пользы!

В справедливости этого утверждения Виола ничуть не сомневалась.

Представить себе леди Давенпорт, выкрикивающую на улице пламенные лозунги в пользу эмансипации или отправляющуюся в тюрьму, чтобы пострадать за свои убеждения, было совершенно невозможно.

Точно так же Виола ни минуты не сомневалась в том, что и Рейберн Лайл глубоко равнодушен к суфражистскому движению или даже осуждает его.

Вряд ли он будет голосовать в парламенте за проект закона о предоставлении женщинам избирательных прав. На этот законопроект, который вскоре должен быть представлен на слушание в палате общин, леди Брэндон и ее сподвижницы возлагали большие надежды.

И вообще, убеждала себя Виола, Лайл наверняка забыл о ней в ту же минуту, как только отправил домой в своем экипаже. А если он и вспоминает, то не иначе как с раздражением – ведь бомба повредила его красивый ковер, и вся эта некрасивая история с неудавшимся взрывом наверняка вызвала в нем справедливое негодование.