Выбор Донбасса

Коллектив авторов

— Но надо же что-то делать!

— А может, не надо? — сбил ногтем пепел, очищая табак перед новой глубокой затяжкой. — Глядишь, дольше пожить поживёт в родных стенах, а не на чужих стенах. Всем Бог наделил человека, кроме защиты от тоски и боли.

Разогнал дым перед лицом, начал всматриваться в рубаху, словно увидев её впервые. А может, и впрямь только сейчас соотнёс: жизнь — это вовсе не плоские полосы, а клетка светлая, клетка тёмная. Объём. Хмыкнул: открытие не понравилось, потому что эти клеточные объёмы покрывали его собственные плечи. Единственное, чем смог облегчить себе жизнь — засучил рукава. Всё, нету ни клеток, ни полос.

— А присмотреть присмотрим

за ней. Мой внук Олежка её крестник, так что пригляд будет...

Деревенские ракиты старухами вышли провожать офицеров за околицу. Выстроившись вдоль дороги, кивали вслед головами в зелёных платках. Видать, не все счастливые дни вороны поклевали в деревне, коль продолжал жить в ней народ.

Едва вслед за машиной пробежали по обочине отблески подфарников, в палисаднике бабы Зои зелёным поплавком вынырнул внук председателя. Убедившись, что улица пуста, махнул рукой крёстной, прячущейся за погребом: выходи, мы их победили. Та за услугу дала проводнику денежку, привела себя в порядок и принялась осматривать грядки, где укроп с петрушкой пёрли так, будто огород вспахивался только для них одних. Дождика бы только не мешало...

А Сергей, молчавший всю дорогу, перед Суземкой вдруг свернул с объездной дороги и вырулил к хозяйственному магазину. За сутки здесь мало что изменилось: бродили по штакетнику «варежки», Васька в неизменном одеянии кричал кому-то через дорогу:

— Слышь, а у тебя нет с собой гвоздя? Сотки хотя бы. Козла твоего прибить к забору, чтобы не ломал штакетник.

Увидев знакомую машину, запахнулся полами плаща: абонент недоступен. Но из зоны доступности не выходил, делая вид, что озабочен состоянием штакетника, хотя вчера сам вёдрами колошматил его не хуже козла. Вытащил из привязанного на углу почтового ящика стопку газет: и впрямь не трусы на верёвочке, о внутреннем мире своём заставил заботиться прессу.

— Придержи его, а я быстро, — попросил Сергей друга.

Сливы были раздавлены другими машинами, но всё равно, вновь попытавшись не наехать на них, развернулся.

— Привет, Василий, — подходя к мужичку, Сергей протянул руку, признавая свою вину за вчерашнее и устанавливая мир. Тому уважение понравилось, рука пожалась, плащ распахнулся.

— Куда рванул-то твой гордый?

— Сам понятия не имею, — признался Кречет.

— Ты ему скажи, что нельзя бороной да по всей душе.

— Он уже понял, — уверил Кречет и поспешил сменить тему: — Сегодня без тёщи?

— А у её ног головы нет. Пока не обойдёт пять раз все рынки, солнцу нельзя зайти за горизонт. Тёща боец, ей только раны на войне перевязывать. Молодец, когда не слышит. А вы откуда приземлились? Раньше не видел.

— К другу заезжали.

— Куплю велик, первым делом тоже доеду до кума. Бедует один в своём селе. Деревенская жизнь только на картинках хороша, а кто убёг из неё, возвращаться не торопится.

— Но некоторые, наоборот, не хотят уезжать.

— А это как вовремя жениться. Чуть перехолостяковал — всё, другой жизни нету. А оно, может, и не надо. Вон, летит твой орёл на цыпочках.

Сергей мягко подкатил к самому штакетнику. Молча открыл багажник, достал оттуда сложенный, ещё в заводской обёртке, велосипед. Прислонил его рядом с онемевшим Василием, хлопнул его по плечу и занял место за рулём: а теперь вперёд.

— Теперь до кума доедет, — миновав от Суземки три-пять поворотов, порадовался за Василия Кречет. — Смотри, смотри, а вон и знамя! Помнишь, Костя рассказывал.

Над обелиском, стоявшим у дороги, возвышалась изогнутая от непогоды и времени сосна с отпиленной

верхушкой, где трепетало красное знамя. Табличка на памятнике гласила, что в этом месте партизанская группа «За власть Советов» приняла первый бой с фашистами. Каждый год находится тот, кто лезет на сосну и меняет выцветший флаг. Костя тоже лазил, уже суворовцем…

— Эх, остаться бы хоть на день-два, — помечтал Кречет, прекрасно зная, что оба не могут этого сделать. Даже на день. Лично у него формирование батальона разминирования в Югославию, в Приштину.— Крыльцо бы подправить.

— Завтра у меня вылет на Байконур. Запуск.

— Слушай, а вот если бы одному из космических кораблей присвоить имя бабы Зои? А что? Последний ветеран Великой Отечественной должен стать звездой на небе, не меньше.

— Если только мысленно… Хотя можно и попробовать, почему бы и нет. Для власти это честь.

— Было бы здорово... Интересно, что сейчас делает наш беглец? Обвела вокруг пальца!

— Может, грамоты читает. Или фотографии рассматривает. Ей есть что вспоминать...

Баба Зоя полулежала на ступеньке крыльца и примерялась, что можно подсунуть под ножку покосившейся лавки. Под руки попался амбарный замок, привезённый друзьями Костика. С усилием, но затолкала его под ножку. Переваливаясь, взобралась на сиденье, проверила на устойчивость. Теперь можно жить дальше.

Проговорив буквы «Свете тихого», поклевала перенесённое обратно через дорогу от Симы оставшееся угощение. На озере под прохладу вновь завелись лягушки, выкликая такой нужный для огородов дождь. Проехал с рёвом на отремонтированном мотоцикле наперегонки с Кузей крестник, надо будет поругать, что даже ей, глуховатой, бьёт по ушам. А вот свет от фары порадовал улицу, на которой сразу после выборов сняли со столбов фонари. Плохо, что после яркого света стало настолько темнее, что проклюнулись звезды. Одна из них бесстрашно карабкалась прямо в центр неба — значит, или самолёт, или спутник. Баба Зоя пожелала ему доброго пути и стала закрывать калитку, готовясь ко сну…

Ирина Бауэр (Донецк)

Перманент

Когда внезапно пропал Саша, Фира испугалась. Саша не верил в силу бумаги, не верил в силу приказа. Он всякий раз пытался собственным поступком опровергнуть любой запрет.

Фира пришла ко мне ночью.

— Ты с ума сошла! — закричала я. — Тебя могли увидеть.

Фира устало опустилась на краешек стула, расстегнула пальтишко и обреченно произнесла птичьим тонким голоском:

— Я согласна.

Совет был назначен тут же, в доме моей хворавшей тетушки. Старуха, прикованная к кровати, кричала по ночам дурным голосом, ела мало. Зато дни напролет читала сказки народов мира. Была у нее такая толстая книжка, подарок за ударный труд. Между чтением она мастерила из старых газет себе веера и короны, воображая себя то Золушкой, то снежной королевой, то невестой богатыря.

Нас было трое. Фира с отчаянием рассматривала себя в зеркале. По тому, как она пожимала плечами, я поняла — она так и не распознала первые признаки распада собственной жизни в зоне Глюк. Фира всем видом своим выражала непонимание катастрофы, она раз за разом разводила руками, как ребенок, потерявший дорогу к дому. Мы же замерли, точно людоеды перед завтраком, мы облизывались, глаза наши горели, особенно была счастлива Рая. Сегодня день ее триумфа! Рая деловито поставила перед Фирой карточку, и мы впились взглядами в улыбающуюся красавицу.