Выбор судьбы
Шрифт:
— Где мы? — проговорила она, осматриваясь кругом.
К ее удивлению, комната оказалась достаточно просторной и уютной, обставленной на манер жителей Вольных городов. Пол застилал ковер с длинным ворсом и незатейливой росписью, ее ложе покрывали сразу несколько звериных шкур, у кровати стояла небольшая резная тумба с масляной лампой. Чуть поодаль находился обеденный стол на низких ножках и несколько огромных подушек, лежавших подле него, очевидно заменяя собой пуфы. Небольшая арочная дверь, прикрытая прозрачной желтоватой тканью, скрывала еще одну комнату, следом за которой могла находиться небольшая кухонька, если, конечно, она была предусмотрена планировкой этого дома.
— Где мы? — повторила
— Не все ли равно, Пташка? Еще некоторое время мы будем здесь в безопасности, если, конечно, в этом городе осталось место, где можно почувствовать себя защищенным.
— И все же, где мы?
— В моем доме, — коротко отрезал Клиган, голосом, звенящим словно пила.
Санса еще раз осмотрела помещение, пытаясь заглушить в мыслях немой вопрос, который едва не сорвался у нее с языка.
— Все в порядке, девочка! — прохрипел он. — Я не украл это, но не могу тебя успокоить заверениями в том, что никого не убил, пытаясь заполучить все это.
Злая усмешка, которую Санса всегда боялась, застыла на его изуродованном лице, заставив ее побелеть, будто стена, покрытая известью.
— Успокойся, Пташка, я убивал лишь на арене. Известные гладиаторы в этом городе имеют достаточно большие привилегии.
Девушка задумчиво потерла лоб, возвращаясь мыслями к утренним событиям. Теперь, будто наяву, перед ней предстал кровопролитный бой, бунт в бойцовой яме, дракон… Дракон!!! При этом воспоминании Сансу бросило в холодный пот.
— Что случилось на арене? — собираясь с остатками сил, произнесла она.
— А я думал, что это ты расскажешь. Что это были за фокусы?
— Я… я не знаю. Все было как в тумане. На какой-то миг я и дракон стали одним целым. Я слышала его мысли, я могла управлять им, чувствовала его боль, его страх… со мной такого еще никогда не бывало, — закрыв ладонями лицо, пролепетала девушка.
Если бы Санса не была так погружена в свои переживания, она бы, несомненно, заметила, как напряглось лицо Клигана при упоминании об этих метаморфозах. На какой-то момент мужчине показалось, что не было этих лет неизвестности и смирения, что они расстались не дольше, чем вчера, и перед ним стоит прежняя Пташка: наивная и ранимая, любящая прекрасные рыцарские баллады и лимонные пирожные, боящаяся даже собственной тени, скользнувшей по стене. Тряхнув головой, чтобы отогнать от себя эти мысли, он проговорил:
— Какого Неведомого тебя вообще понесло в это пекло? Жить надоело? Совсем разум потеряла, уподобившись малолетней королеве, заигравшейся в благородство, освобождая страждущих и убогих?
— Не говори так о ней, — в сердцах бросила Санса, — она старается сделать мир лучше!
— А ты, я вижу, не насмотрелась на благородных рыцарей в Королевской Гавани, что тебя понесло на другой конец света хлебнуть еще! — злобно заметил он, смотря в ее голубые глаза.
Однако, вопреки его ожиданиям, девушка не отвела взгляда в сторону, не стала пятиться назад, пытаясь спрятаться за массивными шкурами. Она без страха встретилась с ним в молчаливом противостоянии, будто бы бросая вызов его воспоминаниям о той девочке, которую он выкрал из королевского замка.
Он не видел больше наивной девчонки — пред ним предстала молодая женщина, в глазах которой застыла невыносимая боль. Боль, которая неизменно отражается во взгляде тех, кто в своей еще юной жизни был вынужден столкнуться со смертью, ужасом и испытаниями, но сумел выстоять, похоронив вместе с близкими частичку собственной души.
— Дейенерис не похожа на Джоффри, не похожа на Безумного короля, — с раздражением, не свойственным ее натуре, бросила Санса.
Почти два года она не видела Клигана, два года она лелеяла в своей душе
— Ты больше не Пташка, время изменило тебя, — с горечью в голосе прорычал он, не сводя с нее взгляд.
Санса и представить себе не могла, что эта безличная фраза, будто случайно брошенная ее собеседником, так сильно кольнет ее сердце. Раньше она считала это прозвище чем-то недостойным и оскорбительным для юной леди, искренне хотела, чтобы Клиган обращался к ней так, как диктуют принятые в обществе правила, но сейчас, сама не понимая почему, девушка едва сдерживала слезы, готовые в любую секунду сорваться с ее ресниц.
— Жаль не могу сказать того же о Вас, — проговорила Санса, обиженно отвернувшись от огромного воина.
— О… простите, юная леди, — с ехидным шипением заметил он, — я забыл, что прежде, чем спасти даму из огня, надо спросить ее разрешения, а то вдруг это будет противоречить правилам, вдруг в битве забрызгается ее красивое платьице… А ведь хорошая баллада получилась бы: «Спасение из лап дракона!» Как звучит, а?
— Довольно, — обиженно всхлипнула она, — чего Вы сейчас пытаетесь добиться?
— Ой, миледи, простите, Вы, видимо, расстроены тем, что Вас спас какой-то безродный, к тому же еще и уродливый Пес, а не тот красавчик, который так заботливо гладил Вас по спине не дольше, чем три часа назад, — не сумев совладать с накатившим на него приступом ревности, прорычал Пес.
Санса, захлебываясь от негодования, давилась бессловесным возмущением, пытаясь испепелить Клигана взглядом. Справедливости ради, стоит заметить: если бы взгляды могли убивать, мужчина замертво бы рухнул на пол. Однако, чувствуя помимо злости зарождающийся в груди страх, девушка лишь обиженно сглотнула, опасаясь продолжать этот разговор.
— Я должна вернуться во дворец, Дейенерис хочет…
— Твоя королева улетела на своем же драконе. Один Неведомый знает, где теперь ее искать. Так что тебе некуда идти, девочка. Если ты, конечно, не жаждешь вернуться к своему поклоннику, — перебил ее Клиган, ненавидя самого себя за то, что сейчас все это проговорил.
Когда девушка была без сознания, он молча давился своей ревностью, твердо решив, что ни при каких обстоятельствах не даст ей вырваться наружу, но сейчас вся решимость будто отступила, обнажая ничем не прикрытую злость. Четкое осознание своего низкого положения довлело над ним, как тяжелый молот, все ниже прижимая его к земле, в то время как душа со всей страстью желала подняться на небеса. Его сердце хотело эту девушку с пылом, который порой пугал его самого, но если два года назад она казалась ему далекой даже в редкие минуты близости, то теперь Санса Старк стала для него недостижимой. И сама мысль о том, что ее оскверняли прикосновениями чужие руки, заставляла его клокотать, как проснувшийся вулкан, выбрасывающий на округу тонны ядовитого дыма. Он не имел права об этом говорить, он не имел права этому помешать, он даже не имел права об этом думать, но чувства были сильнее доводов рассудка, заставляя его говорить и тут же жалеть о сказанном. Эта болезненная страсть, сводившая его с ума все это время, уже начинала затихать, обращаясь в молчаливое смирение, порожденное уверенностью в смерти девушки, но сейчас, зная, что в любой момент он может прикоснуться к ней и утолить свой голод, заставляла пламя в его душе разгореться с новой силой. Эта невысказанная борьба с собой вынудила его на какое-то время отрешиться от окружающего мира, пытаясь утихомирить сердце, поэтому мужчина даже не заметил, как Санса слезла с кровати и опустилась на пол подле него.