Шрифт:
К вечеру синоптики обещали похолодание до минус пятнадцати со снегопадами и метелями. Но, выглянув к полудню в окно и, увидев солнечные блики в растаявших лужах, я оделся как обычно, надел осенние ботинки и демисезонную куртку. Правда, я быстро пожалел о том, что так легко оделся, и по дороге к вокзалу на электричку натянул капюшон на голову и сунул озябшие руки в карманы, отворачивая лицо от ледяного обжигающего ветра.
В вагоне электрички тоже было холодно. За те полчаса, что мне пришлось ехать до своей станции, я не только не согрелся, но и продрог окончательно. За окном, крупными хлопьями, повалил снег, скрывая
Погода портилась на глазах и, когда электричка прибыла к пункту назначения, мне пришлось прыгать на нечищеный перрон, прямо в снег. До дома можно было дойти по разъезженной машинами дороге, но, чтобы сократить свой путь, я свернул на еле протоптанную тропинку к лесу.
В лесу было тихо. В воздухе висела морозная пыль и я, оскальзываясь и проваливаясь в снег, вскоре замерз так, что не чуял ни рук, ни ног. Мало того, следы тропинки полностью замело, и через полчаса я понял, что заблудился. Остановившись, я решил позвонить деду, но телефон был мертв, батарея разрядилась. Меня охватило смятение. Но мысль о том, что я здесь вырос и знаю каждое дерево в этом лесу, приободрила меня.
Убрав телефон, я долго грел руки, согревая дыханием пальцы и, не попадая зуб на зуб от холода, побрел вперед, озираясь по сторонам, в надежде увидеть проход к дороге. Но лес становился все гуще, на каждом шагу преграждая путь темными стволами, враждебно тыча в меня костлявыми сучьями. Стылый воздух обжигал горло, ледяными щупальцами проникая в легкие.
Смеркалось. Внезапно, в очередной раз, осматриваясь, я увидел сквозь переплетение черных веток блеснувший огонек. Возликовав, я бросился по направлению света, поскользнулся и кубарем скатился в овраг. На секунду я потерял сознание, а когда очнулся, был уже дома.
Я лежал на постели, укутанный бережными руками бабушки в теплое одеяло. В комнате было темно и вкусно пахло свежеиспеченными булочками, за стенкой слышался приглушенный говор деда, скорее всего, он вслух читал бабушке заметку из газеты.
Я сел на постели, нашарил ногами шлепанцы и уже собирался встать, чтобы пройти на кухню за булочкой, но то, что я увидел, заставило меня замереть на месте.
Сквозь дверной проем просачивался свет, слабо освещая темную фигуру, стоявшую у двери. Капюшон скрывал голову незнакомца, вместо лица, у него была средневековая противочумная маска с длинным заостренным концом.
Я боялся пошевелиться. За дверью снаружи послышались грузные шаги, так могла ходить только бабушка. Видение исчезло, а я повалился на подушку, мгновенно погрузившись в сон.
Проснулся я на дне оврага. Вскочив на ноги, я задрал голову вверх. Сквозь качающиеся ветви деревьев темнели проплешины далекого неба. А как же мои деды? Или это был сон? Сердце кольнуло и сжалось в тревожном предчувствии. Приступ паники охватил меня с такой силой, что первое время я не мог собраться с мыслями. Овраг был глубокий, из-под снега там и сям проглядывали следы бурелома, обледеневшие стенки, с торчащими скользкими корнями деревьев, круто поднимались ввысь, не оставляя мне ни шанса выбраться
Посреди снежной пустоши, словно разделив поле на две половины, стоял одинокий фонарь и слабо освещал тусклый кружок у своего подножья. Моя сторона была погружена во мрак. А за фонарем поле сияло таким притягательным светом, что я, увязая в снегу, оскальзываясь и падая, заторопился к фонарю.
Я только собирался переступить разделительную черту, как из света, прямо на меня, вынырнула знакомая пугающая фигура. Передо мной стояло нечто в образе человека, в черном плаще до пят, с низко надвинутым на лоб капюшоном и в той самой страшной противочумной маске, полностью скрывающей лицо незнакомца.
Я был так напуган, что не мог пошевелиться. Слова застревали у меня в горле, и я стоял перед ним, беспомощный, обливаясь холодным потом.
— Возвращайся назад, — глухо произнес человек в маске. — Твое время не пришло.
Я машинально оглянулся. Позади меня клубилась тьма. Тоска охватила меня с такой силой, что я, схватившись за грудь, повернулся и, преодолевая спазмы в горле, прохрипел в ответ:
— Нет… я не пойду туда…
— Как хочешь, — было слышно, что незнакомец ухмыляется. — Но я даю тебе еще один шанс.
Он отступил, растворившись в свете. Я шагнул за ним.
Вначале я ничего не мог рассмотреть в светлой пелене. Мне было так хорошо, как никогда в жизни. Я ощущал лишь умиротворение и покой. Глаза мои, наконец, привыкли к свету, и я увидел перед собой сияющую дверь. Я долго не решался открыть ее, лелея в себе это необыкновенное ощущение покоя, но, наконец, дрожащей рукой коснулся двери, и она моментально открылась, впустив меня в большую комнату.
В комнате не было мебели, она была пуста, ее углы терялись в полумраке, а неясные очертания лестницы, ведущей куда-то наверх, еле проглядывались в плотной тени. Возле единственного в этой комнате окна стояла женщина. Я не двигался, глядя на нее с недоумением. Что это за место, черт возьми?
Женщина направилась ко мне. «Лет сорок, — мысленно подумал я, а когда она подошла совсем близко, так же мысленно, добавил: — Она симпатичная».
Незнакомка стояла передо мной, внимательно меня осматривая. Ее большие серые глаза тревожно перебегали с моего лица на лестницу, затем на дверь и снова на меня.
— Такой молоденький, — жалостливо проговорила она. — Такой красивенький… но я… должна…
Не договорив, она смолкла. В уголках ее глаз появились слезы. Меня охватило непонятное волнение, словно от ее слов зависела моя участь.
— Такой молоденький, а уже седой, — вновь заговорила она и, подняв руку, погладила меня по голове.
Я невольно отступил.
— Подожди, ты не седой! — воскликнула женщина. — Это же снег! Ты весь в снегу!
Шагнув ко мне, она обеими руками взъерошила мне волосы, но ни одна снежинка не упала с моей головы.
— Где ты замерз, миленький? — выдохнула женщина и вдруг прижалась ко мне и заплакала. — У тебя есть родители? Мама?
— Мама умерла… — как эхо, откликнулся я.
— Может, это и к лучшему, — всхлипывая, она потянулась к моему лицу. — Прости меня… Но я уже сделала свой выбор…