Выбраковка
Шрифт:
– Совсем охамели, – заключил Гусев и полез из машины. – Раньше хоть спрашивали, кто такой... Ты не дергайся, ладно?
Валюшок закурил и приготовился не дергаться. Гусев с «вратарем» завели беседу, причем «вратарь» изо всех сил пыжился и расправлял плечи. Из КПП выполз дедуля лет семидесяти и вознамерился было «вратарю» помочь, но тут Валюшок уловил характерное движение Гусева – тот взялся рукой за свой лацкан и слегка им взмахнул. После чего дед мигом убрался на место, а «вратарь» как-то сразу присмирел. Даже тут значок АСБ исправно работал. Но пускать Гусева на свою территорию охрана все-таки не собиралась. Она уже не чувствовала себя так уверенно, как раньше, но все равно до упора качала права. Валюшок курил и ждал, когда же на свет
Но Гусев, похоже, не хотел лишнего шума. Он зашел на КПП и теперь разговаривал с дедулями. «Вратарь» сверлил недобрым взглядом машину выбраковщиков и конкретно Валюшка.
Сзади подъехал фургон «Скорой» – не какая-нибудь «Газель» задрипанная, а «Шевроле». Громадная махина нависла над «двадцать седьмой» и нетерпеливо гуднула. «Вратарь» снова попытался мановением руки сдвинуть Валюшка с места, но тот сделал вид, что его эти жесты не касаются. И на всякий случай высвободил игольник.
«Скорая» гудела, Валюшок курил. Из будки выскочил разъяренный Гусев и что-то такое бросил на ходу в адрес «вратаря», что тот весь покрылся красными пятнами. Шлагбаум пошел вверх. Гусев запрыгнул на место и хлопнул дверью так, что едва не развалил машину.
– Вперед! – скомандовал он. – Ну, с-суки! Режимный объект, видите ли! Закон им, понимаешь ли, не писан! Ладно, гады, я вернусь! Узнаете у меня, что такое стоять на боевом посту... В зоне боевых действий ваш пост окажется... Тогда посмотрим, у кого тут есть полномочия, а у кого их нет... Прости, Леха. Разозлили они меня дальше некуда.
– Я все ждал, когда же ты ствол достанешь, – поддакнул Валюшок.
– Сегодня нельзя, – вздохнул Гусев. – Дело сорвется. Ой, ну и блядство! Ты представляешь, там на КПП парень какой-то на стенку лезет, орет: «Пустите, уроды, у меня жена в гинекологии загибается!» А они ему: «Дни посещения – четверг и суббота [3] , телефон на стене висит...»
3
Администрация Центральной клинической больницы усматривает в данном эпизоде вопиющую неточность. По просьбе администрации сообщаем: дни посещения в ЦКБ – четверг, суббота и воскресенье. – Примеч. ОМЭКС.
«Двадцать седьмая» катилась по небрежно убранной аллее. Заметно было, что дворники здесь тоже «режимные» и перетруждаться не любят. А городских мусорщиков с их «пылесосами» сюда, конечно, не пустили бы ни за что. Анкетой ребята не вышли для такого ответственного дела, как подобрать опавшую листву и помыть асфальт.
– К первому корпусу сверни на минутку, – попросил Гусев. – Направо, вот сюда. Нужно слегка подстраховаться, оформить как-то наш визит. Я быстро. А ты вот что... Запаркуйся вон там, на вертолетной площадке. Во избежание ненужного шухера. Здесь, видишь ли, простолюдинам стоять нельзя. Сюда литвиновский «членовоз» подъезжает. Через два дня на третий... У них это называется – «на подкачку». Мать-перемать, заработали еще одного Ельцина себе на голову! Из самых лучших побуждений. Знал бы, чем все это обернется, – сбежал бы в Африку, ей-богу!
С этими словами он вышел из машины и быстрым шагом направился к боковому входу в корпус. Валюшок послушно дал задний ход. Очень своевременно – к «двадцать седьмой» уже скакал очередной дедушка в фуражке. «Господи, откуда их столько?! – подумал Валюшок. – Прямо какой-то заповедник отставных кагэбэшников. Хотя чего это я – у нас все правительство из таких. Разве что лица поумнее. А Председатель, значит, совсем плох... Интересно».
Гусев пропадал в корпусе минут пятнадцать. Вернулся он с напряженным лицом, нещадно жуя двадцатую, наверное, за день сигарету.
– Понеслись в КФН, – сказал он. – Теперь главное –
– Куда? – переспросил Валюшок.
– Я покажу. В корпус функциональной неврологии. Так у сильных мира сего называются психушки. Дабы лишний раз не травмировать их слабую психику.
– Ты здесь прямо как дома, – заметил Валюшок, выруливая со стоянки.
– Бывал, – коротко сообщил Гусев.
К длинному зданию КФН они подъехали с тыла.
– Видишь двери? – спросил Гусев. – Это «номера». Палаты в несколько комнат с отдельным входом. Чтобы нельзя было проследить, кого именно привезли. В курсе только медперсонал. Давай к служебному. Ага. Теперь слушай инструкцию-нотацию. Готов?
Валюшок молча кивнул.
– Мы с тобой, дружище, залезли прямо в сердце гадюшника, который управляет нашей великой и многострадальной Родиной, – сказал Гусев. – Извини, что втянул. Так уж вышло. Придется немного потерпеть. Главное – сиди тихо и не поддавайся на провокации. Если подойдут бугаи в костюмах с галстуками и спросят, кто такой – временно смири гордыню. Ты привез своего шефа Гусева Павла Александровича. У Гусева вроде бы тут назначена консультация. Если спросят, какой такой еще Гусев, скажи – ТОТ САМЫЙ. Мягко скажи, уверенно. А больше им знать ничего не положено. Начнут возбухать... Да не начнут. В крайнем случае вспомни, чему тебя на подготовительном учили. Эта машина – имущество АСБ и кусочек территории АСБ. Постарайся, чтобы тебя поняли.
– Я буду стараться, – пообещал Валюшок не слишком уверенно. – Слушай, Пэ... Все-таки я узнаю когда-нибудь, с кем именно работаю в паре? А?
– Да я сам толком не разобрался... – ответил Гусев и в очередной раз ушел, бросив Валюшка на растерзание обстоятельствам и раздумьям.
Главврач КФН профессор Крумов наличие посторонних на своей территории не переносил. Особенно Мирза Мирзоевич зверел, когда эти посторонние носили оружие и просиживали штаны у дверей «номеров», охраняя вельможных пациентов. Будучи просто молодым, подающим надежды психиатром, Крумов уже на таких «посетителей» гавкал. А когда выбился в люди, здорово подлечил кое-кого из кремлевских бонз и занял подобающее своим талантам место – нажал на все педали и добился-таки, что в корпусе воцарилась подобающая статусу заведения тишь и благодать. Теперь эти замашки горного князя играли Гусеву на руку – он был почти на сто процентов уверен, что палата Белова не охраняется. А сам-то Гусев для Мирзоевича чужим не был. Четверть века назад Крумов его фактически спас, вытянул осиротевшего и лишившегося половины лица мальчишку из такой депрессии, за которой могло последовать что угодно, в том числе и смерть.
– А вот и он! – обрадовался гостю Крумов. – Здорово, бычий х...й!
Это у профессора была такая манера приветствовать близких людей мужского пола.
– Он самый, – признал Гусев. – Ну, как поживает наша лучшая в мире карательная психиатрия?
– Если бы карательная, дорогой ты мой! Если бы...
– Васильич звонил вам?
– Звонил, дорогой мой, звонил... – Крумов выдвинул ящик стола и добыл оттуда пару стаканчиков и початую фляжку коньяка. Смотрел он в это время на Гусева, и тот почувствовал, как опытный взгляд будто бы сдирает с него шелуху в поисках малейшей патологии. Не обследовать людей профессор уже не мог. Это у него было машинальное.
– Тогда, может, потом выпьем? – предложил Гусев. – А? Вы уж простите, мне время дорого.
– А чего ты, собственно, от Димки хочешь? – спросил Крумов. – Может, я сам расскажу. Если честно, не стоит тебе к нему соваться. Я, конечно, понимаю, ты его спас и все такое...
– А он это понимает? – вставил Гусев.
Крумов почесал синюю щетину на подбородке. Бриться ему приходилось два раза в день. Гусев как-то спросил профессора (тогда еще просто доктора), что бы ему не отпустить бороду. А Крумов с тоскливой гордостью сообщил, что лезгины бороду не носят. Почему именно, он и сам, кажется, не знал.