Выброшенный в другой мир

Ищенко Геннадий Владимирович

– А зачем его чистить? Чистят столы и моют посуду, а стул могут чистить, если кто перепил и излил содержимое желудка или опрокинул вино. Но такого у нас уже давно не было. Отец не любит пьяниц. Пока был дома старший брат, вино к обеду вообще не подавали, и отец его пил у себя.

– Очень хорошо, что здесь мягкая обивка, – Салан ненадолго наклонился над стулом графа. – Все, можем уходить.

– Что ты сделал?

– Закрепил в обивке рыбную косточку, смазанную ядом. Укол будет слабым, а граф наверняка посчитает это случайностью. Вчера за обедом была рыба. Ее у вас часто подают?

– Примерно раз в три дня. Отец ее любит. Как

быстро действует яд?

– Очень быстро. У человека просто отказывает сердце. Это совсем не похоже на обычное отравление. У вас врач есть?

– Конечно. Отец его специально поселил в замке из-за матери. Она очень трепетно относится к своему здоровью.

– Как ты думаешь, как она отреагирует на его смерть?

– А тут и думать нечего. Она придет в ярость и будет искать виновного.

– Тогда тебе надо будет сделать следующее...

Несмотря на ночные бдения, проснулся Салан довольно рано и до прихода служанки успел привести себя в порядок. Время до завтрака еще было, и служанка, сделав вид, что забыла его вчерашнее поведение, стала активно заигрывать с парнем с целью довести свои шалости до известного финала. В его планы такое не входило, да и подло было по его понятиям забавляться с другой, после того, что у него было с Глерой. Ловко уклонившись от близкого контакта, он выскочил в коридор, оставив недовольную девицу заниматься уборкой комнаты. В трапезный зал он шел не торопясь, с таким расчетом, чтобы прийти туда одним из последних. Переглянувшись с Глерой, он занял свое место за столом. Поприветствовав всех и получив в ответ нестройное многоголосое пожелание здоровья и долгих лет, граф опустился на свой стул и досадливо поморщился от укола. Немного приподнявшись, он пошарил рукой в больном месте и, прихватив пальцами, вытащил из штанов рыбную кость и бросил ее на пол. Пробурчав что-то по поводу нерадивых слуг, граф налил себе в кубок вина, не торопясь его выпил и принялся за еду. Все остальные тоже начали есть. Некоторое время ничего не происходило, слышалось только чавканье и звон посуды. Внезапно граф откинулся на стуле, отшвырнул на стол ломоть мяса и так рванул рукой ворот камзола, что на пол полетели пуговицы. Его лицо налилось бледностью, рот судорожно пытался открыться то ли что-то сказать, то ли просто вдохнуть воздух. В следующее мгновенье он ничком упал лицом на блюдо с нарезанным мясом, опрокинув на пол стоящий рядом пустой кубок. Звон упавшего кубка слился с испуганным криком графини. К графу подбежал управляющий, приподнял его тело и облокотил на стул. Широко раскрытые, остекленевшие глаза графа не оставляли никакого сомнения в том, что их обладатель мертв, но Эрик все-таки приложил пальцы к виску своего господина, немного подержал и сказал то, что и без него уже всем было ясно:

– Граф мертв!

– Его отравили! – с исказившимся от гнева и страха лицом закричала графиня. – Где слуга, который разливал вино? Немедленно приведите!

Растерянные придворные притащили пожилого слугу, которого заставили тут же пить вино из кувшина, откуда его себе наливал граф. Слуга пил с обреченным видом, пока не выпил все. Некоторое время все ждали, но выпивший умирать не собирался, проявив только признаки сильного опьянения.

– Он принял противоядие! – закричала Ольма. – Его надо казнить!

– Может быть, вначале допросить, кто ему велел это сделать? – благоразумно предложил кто-то из придворных.

– Да, сначала допросить, а потом непременно казнить!

– Давайте позовем

врача, – предложила Глера. – Может быть, он нам скажет, отчего умер отец?

– Да, надо позвать врача, – ухватилась за это предложение графиня. – Почему его его не было за завтраком?

– У врача несварение и ему готовили на кухне отдельный завтрак, – пояснил управляющий.

– Он тоже в сговоре! – опять закричала графиня. – Врач дал слуге яд!

– Надо все-таки его сначала позвать и выслушать заключение, – с настойчивостью, которой от нее никто не ожидал, сказала Глера, – а потом уже будем решать. Уважаемый, Эрик, пусть быстрее приведут врача.

Графиня замолчала, почти со страхом глядя на дочь, и не стала мешать управляющему, когда тот направил одного из слуг за врачом. Вскоре тот прибыл и сразу занялся осмотром тела графа.

– Слуга выпил вино из того же кувшина? – спросил он.

– Да, – ответила Ольма. – Но противоядие...

– Никакое противоядие не снимет все симптомы отравления, если сразу принять большую порцию яда. Ваш муж отпил совсем немного вина и почти сразу же умер. А слуга вылакал почти полный кувшин, и только мертвецки пьян.

Слугу действительно развезло, ноги его уже не держали, и, положенный на пол, он моментально заснул.

– Я вообще не вижу никаких признаков отравления, – категорически заявил врач. – А если не верите мне, можете послать в город за кем-нибудь из моих коллег. Они вам скажут то же самое. Скорее всего, у графа просто не выдержало сердце. В последнее время он мне на него жаловался.

– И что же делать? – беспомощно спросила графиня, все остатки уверенности которой бесследно испарились.

– Я думаю, что лишним стоит вообще покинуть этот зал, – предложила Глера. – Пусть отец пока побудет здесь, а уважаемый Эрик чуть позже отдаст распоряжения слугам готовиться к похоронам. Матушка, отец ведь оставил завещание?

– Да, но...

– Вот давайте и посмотрим, что в нем написано. Пройдем в кабинет, и там будем решать, что делать дальше. Кроме членов семьи, думаю, надо пригласить управляющего и помощника капитана стражи. И отдать ему распоряжение никого пока из замка не выпускать.

– Да, так все и сделаем, – подтвердила Ольма, бросив на дочь удивленный взгляд. – Вы слышали, Эрик? Отдайте мой приказ Краю, после чего оба поднимитесь в кабинет мужа. Мы вас там будем ждать. Всем прочим, кроме слуг, покинуть зал. Кто остался голоден, может взять еду в свои комнаты. Слугам здесь все убрать.

Она величественно поднялась со своего места и, взяв за руку заплаканного сына, повела его к выходу, жестом пригласив Глеру следовать за собой.

Салан, как и многие другие, прихватил с собой блюдо, на которое навалил всего понемногу, и отправился в свою комнату. Все прошло так, как он и предполагал и, если Глера и дальше будет играть свою роль так же безукоризненно, то и закончиться все должно наилучшим образом.

Ольма пропустила детей в кабинет мужа, зашла сама и повернулась к дочери:

– Сегодня ты не перестаешь меня удивлять. По-моему, ты была единственной, кто сохранила самообладание.

– Отец меня никогда не любил, – пожала плечами Глера. – Заботился, и за эту заботу я ему благодарна. С его смертью я, в отличие от многих других, ничего не теряю. Что меня кому-нибудь продал бы отец, что это сделаешь ты, разницы для меня в этом нет никакой.

– Ты очень откровенна.

– Не вижу смысла притворяться. Ты знаешь, что в завещании?