Вычеркнутая из жизни
Шрифт:
– Саш, – протянула Кира, – ты ничего не замечаешь?
– Где?
– На лице.
– Брови, что ли, выщипала? – пошутил муж.
Кира шутки не поддержала.
– Не на моем лице, – нервно произнесла она. – На твоем.
– А что с ним не так? – Голос его звучал невнятно, Саша энергично чистил зубы.
– Ты что, правда, ничего такого не находишь?
Саша прополоскал рот, отложил щетку и повернулся к Кире.
– Кирюх, в чем дело? По-моему, лицо как лицо.
– А твоя родинка? – не выдержала Кира. – Она же исчезла! Вчера ночью была, а сейчас ее нет.
– Где была? – Саша недоуменно смотрел
– Как где? На щеке, конечно. На правой щеке, ты что, забыл? – Кира неуверенно хихикнула. – Я ее еще «гречишкой» называла.
– Как называла?! Ты что, не выспалась? – Саша выглядел встревоженным, и это разозлило Киру.
– Да хватит! Ты что, за дуру меня держишь? У тебя всю жизнь была на щеке эта родинка! И ты, когда брился, всегда боялся ее задеть. Зачем ты делаешь вид, что впервые об этом слышишь?
– Кир, ты меня пугаешь. Я впервые слышу про какую-то родинку! У меня никогда не было родинок на лице! Никогда!
Они замолчали, настороженно глядя друг на друга. Кира круто развернулась и побежала в комнату. На комоде теснились фотографии: она сама, Саша, родители, сестра, племянницы, друзья. Кира схватила их с Сашей свадебный снимок, поднесла к глазам и чуть не выронила из рук.
Родинки на лице мужа действительно не было. Не было!
«Что за чертовщина? Я же точно знаю, что… Чушь какая-то. Стоп! То туфли, то родинки. Что происходит?» – Мысли бестолково крутились в голове, она никак не могла сосредоточиться.
Саша тихонько подошел и обнял ее за плечи.
– Кирюш, о чем мы спорим? – мягко произнес он и поцеловал жену в затылок. – Со стороны послушать, так просто разговор двух чокнутых: а была ли родинка?
– Да уж. Смех да и только.
– Это просто… ну, не знаю. Абсурд. Ерунда какая-то, и все.
– Ерунда, – эхом откликнулась Кира.
– Малыш, мне кажется, ты просто устала.
– Наверное. Забудь, не бери в голову, – машинально проговорила она.
Попыталась улыбнуться, но вместо этого получилась жалкая гримаса. Ей хотелось заплакать, но она понимала, что слезами напугает Сашу еще больше.
– Давай завтракать. И собираться надо, а то опоздаем на сеанс, – почти нормальным голосом сказала она.
– Давай, – поддержал ее Саша.
Кира попыталась заглушить неприятные мысли, но они, хотя и отошли на второй план, умудрялись оттуда, из глубины, отравлять ей жизнь. Раздражающее, мучительное ощущение: словно чувствуешь зуд и не можешь точно определить место, которое чешется.
Они сходили в кино, но Кира, как ни старалась, не сумела увлечься сюжетом. Только голова разболелась от грохота на экране. Потом зашли в кафе и наелись вкусностей. Кира выпила больше, чем обычно, но и это не помогло поднять настроение. Саша ничего не замечал, а возможно, делал вид, что все в порядке. Утреннее происшествие они, не сговариваясь, обходили молчанием. Пожалуй, впервые в жизни им было немного неловко друг с другом.
В довершение всех бед Кира повздорила с матерью. Та позвонила около восьми вечера. Кира вышла с трубкой на кухню, чтобы не мешать Саше.
– Привет, Кирюша! Не помешала?
– Привет. Нет, конечно, я ничем не занята, – соврала Кира.
На самом деле ей не хотелось разговаривать. На душе было скверно, и в такие минуты она обычно отмалчивалась, уходила в себя. Исключение делалось разве что для Саши да Гельки. С этими двумя она могла общаться
– Чем занимаетесь?
– Телевизор смотрим. Фильм хороший идет.
– А я просто так звоню, без повода. Хотела узнать, как у вас с Сашей дела.
– Все нормально, мам, – бодро проговорила Кира.
– А по голосу не скажешь, – проницательно заметила мать.
– Голос как голос. Я же говорю, все отлично.
– В таком случае, смени, пожалуйста, тон, – строго сказала Лариса Васильевна. – Мне неприятно, когда ты грубишь.
Кира раздраженно возвела глаза к потолку. Скажите на милость, в чем она усмотрела грубость?! И без того на душе тяжело, не хватало еще начать ссориться. Разговоры с матерью частенько выводили Киру из себя. Она изо всех сил старалась сдерживаться, быть милой и приятной, но слишком часто у нее ничего не получалось. Лариса Васильевна умела мягко, но чувствительно подколоть. Настойчиво выспрашивала, отлично сознавая, что дочери это неприятно. Кира в итоге срывалась, а мать, словно только и ждала повода, тут же делала замечание, одергивала, выговаривала дочери за поведение, обижалась. Потом Кире приходилось звонить или приезжать, долго извиняться за резкость, заглаживать, искупать, просить прощения.
– Мама, я не грублю, тебе показалось, – Кира попыталась придать голосу всю возможную мягкость.
– Ладно, сменим тему, – холодно вымолвила Лариса Васильевна. – Мне сегодня тетя Соня позвонила, советовалась. Насчет Оксаночки.
Точно, беда одна не ходит. Эту самую тетю Соню – Софью Витальевну, подругу матери, Кира терпеть не могла. Перед мысленным взором возникла знакомая физиономия: высоченный лоб, прорезанный глубокими продольными морщинами, старомодный жидкий пучок на затылке, скошенный подбородок, птичьи глаза без ресниц. Тетя Соня вечно жаловалась на жизнь и постоянно клянчила у матери деньги. Но самое главное, Софья Витальевна была самозабвенной сплетницей. Она обожала перемывать косточки всем подряд, и частенько доносила матери на нее, Киру. «Ларочка, мне кажется, Кирочка курит». «Вчера видела твою Киру с мальчиком. Смотри, как бы беда не случилась!» Результатом были скандалы, упреки и долгие выяснения отношений.
– Ты меня слышишь, Кира? – требовательно позвала Лариса Васильевна. – Что молчишь?
– Я просто внимательно слушаю, мам, – ровным голосом отозвалась Кира. – Так что там насчет тети Сони?
– Да, ну вот. Оксаночка в этом году заканчивает институт.
Оксана была племянницей тети Сони. Своих детей, равно как и мужа, у нее не было.
– Ты же ее помнишь?
– Я ее никогда не видела, мама.
– Очень хорошая девочка, – веско сказала Лариса Васильевна.
«А как же! Есть, в кого уродиться», – ядовито подумала Кира, но, разумеется, промолчала.
Лариса Васильевна тем временем продолжала разливаться соловьем, описывая многочисленные Оксаночкины достоинства. Почти отличница, «красный» диплом могла бы получить, но некоторые преподаватели из зависти ставили ей тройки. Усердная, старательная, прилежная. Вежливая, добрая, тихая.
– Короче, хоть икону с нее пиши, – не сдержалась Кира.
– Зачем ты так зло, дочка? – укорила мама.
– Прости, сколько можно расписывать эту Оксану! Что ты мне ее сватаешь?
Мать насупилась и замолчала. Убедилась, что извиняться дочь не собирается, и разобиделась еще сильнее.