Вычислитель (сборник)
Шрифт:
– Панцирь не выдержит, если дрон по нему шваркнет, – возразил Иванов.
– Тогда тем более не дергайся. Какой смысл?
Иванов тихо зашептал что-то неразборчивое – возможно, молился.
Эрвин не смог бы ответить на вопрос, верит ли он в бога, и посчитал бы глупым сам вопрос. Бог, если он существовал, не мешал считать, а больше ничего от него и не требовалось. Что до молитв, то Эрвин повидал достаточно людей, усердно молившихся о спасении – как правило, телесном, а не духовном, – и тем не менее погибших самым жалким образом.
Где-то очень далеко сверкнуло. Грозы не было и не могло быть, а значит, либо прорвался пузырь самовоспламеняющегося газа, либо дрон атаковал какой-то объект. Может быть, на него опять напали местные птерозавры?
Хотелось в это верить.
А еще вновь колыхнулся зыбун, и колыхнулся еще и еще раз. Опять, как ночью.
Но сильнее.
Эрвин задремал, сидя на корточках в тухлой холодной жиже, а когда проснулся, понял, что позволил себе спать недопустимо долго – не менее получаса. Оглянувшись на Иванова, он увидел страх в его глазах. И сейчас же слух уловил ровное гудение дрона.
Он был виден и в дырочку – матовый оливково-зеленый полуметровый шар с четырьмя торчащими из него штангами и меньшими шарами на их концах; и впрямь ни дать ни взять школьная модель молекулы метана. Дрон приближался.
Завис, выбирая. По-видимому, полузатонувшее судно показалось ему более перспективной целью, и дрон ушел из поля зрения. Эрвин медленно попятился, а Иванов не успел: ярчайшая вспышка ударила в смотровые отверстия. Сейчас же ударило и по ушам. Панцирь крабоподобной твари вздрогнул и, кажется, чуть-чуть погрузился в болото. Иванов замычал.
– Тише! – прошипел ему Эрвин.
Обеими руками Иванов зажал себе рот. Закивал: понимаю, мол, – а в выпученных глазах ничего, кроме страха.
Контуженый слух вновь уловил гудение – приближающееся, нетерпеливое… Дрон был рядом. Парил в воздухе, плыл по испарениям болота, раздумывая электронными мозгами: потратить на старую дохлятину еще один заряд или не потратить?
Зыбун колыхнулся с такой силой, что Эрвин, не усидев на корточках, опрокинулся на спину. Панцирь твари подбросило, как на волне, и Эрвин, барахтаясь в гнилой жиже, понял, что на самом деле это и была волна. Только одно существо в Саргассовом болоте могло поднять такую волну…
А потом с треском отломилось что-то – наверное, конечность «краба», – и панцирь, кренясь, стал тонуть.
– За мной! – завопил Эрвин, рыбкой ныряя в проход.
Глупая ловкость тела решала сейчас все. Застрял, зацепился мокроступом, потерял ориентацию в черной от торфяной взвеси воде – и пропал что с молитвой, что без. Руки цеплялись за тонущий панцирь, пальцы скользили по гнилому хитину, но Эрвин знал, где верх, где низ, и надеялся, что
И когда, отфыркиваясь и отплевываясь, Эрвин вынырнул у края полыньи, он еще успел увидеть финал короткой схватки: на поверхности болота лежал дрон, полупогрузившись в зыбун, лежал себе и слабо искрился, жалкий, как всякий сбитый летательный аппарат, а над ним нависало поперечно-полосатое лимонно-зеленое щупальце язычника. Ударило – и вбило дрон в зыбун. Брызнула грязь, полетели ошметки гнилых водорослей, побежала мощная волна.
И сейчас же Эрвин окунулся с головой, едва успев набрать в грудь порцию воздуха – кто-то вцепился в лодыжку и настойчиво потянул вниз.
Иванов, конечно. И не хотел он никого топить, а мечтал только вынырнуть на поверхность. Извернувшись, Эрвин попытался схватить Иванова за волосы, промахнулся, поймал за воротник и изо всех сил дернул вверх, погрузившись сам. Яростно заработал руками и ногами. Всплыл.
Иванов уже карабкался на прогибающийся зыбун, цепляясь руками за водоросли и мох. Сорвался – глаза безумные, рот врастопырку… Эрвин выполз на болотный ковер немного в стороне, чтобы не попасть под бестолковые руки барахтающегося, и, утвердившись, помог выбраться Иванову.
Мышцы, ловкость, опыт… Все это было бесценно и все работало, но удивительнее всего было то, что сработал расчет – тот самый, который никак не удавался ночью и был отложен. Расчет в общем-то на чудо. Расчет, которого не было бы, не прочитай Эрвин несколько дней назад на полоске песка у болота всего четыре коряво начертанных буквы:
«Я КРИ».
На большее язычника не хватило, но для понимания большего и не требовалось. Строго говоря, понимание пришло еще раньше, а корявые буквы на песке были лишь подтверждением. Язычник иного вида…
Язычник, о существовании которого в библиотеке «Королевы Беатрис» имелись лишь неподтвержденные полуфантастические данные да две-три гипотезы, высказанные маргиналами ученого мира Хляби и дружно осмеянные.
Язычник, склонный к симбиозу. Не прожорливая безмозглая тварь, лопающая всех, кого поймала, а донный моллюск, избравший иную жизненную стратегию, согласный кормить более мозговитое существо в обмен на преимущества развитого мозга.
И даже оставляющий этому мозгу немало его личного, человеческого.
Наверное, ему не жалко…
Ужасно заорал Иванов, заметив нависшее сверху щупальце. Эрвин стоял на ногах, а Иванов успел подняться лишь на карачки и, кажется, готовился дать деру прямо на четырех костях. Что есть человек, потерявший голову? Просто суетливый кусок мяса, звериная сыть, чья-то законная добыча.
Этого язычника?
– Нет, не надо! – закричал Эрвин, махая руками. – Нет, Кристи, нет!
Поперечно-полосатое щупальце покачивалось над ним, два ряда темных глаз смотрели влажно и холодно.