Выданная замуж насильно
Шрифт:
Однажды она в очередной раз попросила меня помочь ей искупаться, однако сложность была в том, что у меня по-прежнему болел живот и жуткий шрам воспалился. Молча я вымыла ее плечи и спину.
– Ниже потри!
Это было чересчур. Подмывать зад взрослому человеку - такого мне еще не приходилось делать. Малышам, младшим братьям, - да, но пожилой восьмидесятикилограммовой свекрови - ну уж нет!
– Я не могу наклониться ниже. У меня сильно болит живот, - вежливо ответила я и спокойно вышла.
Она вылезла из ванной, вихрем ворвалась в гостиную и прокричала сыну, которой молча наблюдал за нашей перепалкой:
–
– Вовсе нет... Просто я не могу сейчас.
– Ты не хочешь!
– Я не могу наклоняться. Вы мне не верите? Посмотрите на шов!
Я показала ей страшный гноящийся шов, и ей пришлось признать, что мой отказ не был капризом. Я говорила и действовала разумно, и моя свекровь не понимала этого. Что я вытворяю: в присутствии своей свекрови обнажаю свой живот.
Муса вышел, предоставив нам разобраться самим. К счастью, он имел возможность уйти и не слышать воплей своей матери. У меня не было путей к отступлению, но я долго терпела, чувствовала смертельную усталость, не высыпалась и все еще была ослаблена. Она доводила меня до ручки. Я укрылась в спальне, хлопнув дверью со словами: "Черт, как же мне все это осточертело!"
Когда вернулся Муса, она принялась вопить и причитать:
– Ни на минуту здесь больше не останусь! Твоя жена не обращает на меня внимания! Я не для того уехала за три тысячи километров, чтобы меня так унижали! Я тут не для того, чтобы со мной обращались как с собакой. Ты ничего не понимаешь, сынок! Она проявляет неуважение ко мне, командует, поворачивается ко мне спиной! Она считает меня занозой в заднице!
Я пыталась растолковать все Мусе. Я ей показывала живот, а не спину, сказала "черт", а не называла ее занозой в заднице. Но в любом случае я не стала бы мыть зад матери. И кстати, раз уж зашел такой разговор: она могла бы набирать ванну один раз, а не пять кряду, потому что горячая вода стоит недешево. Она забиралась в воду, отмокала там, словно гиппопотам, сливала воду и снова набирала. Так повторялось четыре-пять раз подряд - просто ради удовольствия. А платить приходилось мне. Я постоянно находилась в этом аду, вместо того, чтобы быть счастливой рядом с сыном. Она указывала мужу на мои недостатки, заставляя признать, что я нехорошая жена.
– Твоя жена никого не слушает, она делает все, что вбредет в голову; ты ее муж, она должна отчитываться перед тобой в том, куда направляется. Зачем ты позволяешь ей надевать штаны?
– Где ты была?
– начинал после всего выпытывать у меня Муса.
– Куда ты идешь? Чем ты занята?
Всю жизнь мне приходилось мириться с бесконечными препонами, и я не была настроена на повторение всего этого еще и с ним. В общем, я высказалась.
– Послушай, давай разберемся, если тебе что-то не нравится, убирайся и прихвати с собой свою мать - это меня полностью устроит! У меня есть работа, дом, сын - ты мне совершенно не нужен! Да ты хоть раз сделал что-нибудь ради меня?
– Ради тебя? Я сделал тебя уважаемой женщиной! Ты жена!
– Но я никогда не любила тебя и не полюблю!
– Неужели? Так почему у ребенок от меня?
–
Я чувствовала, что беспокойство, которое чуть не свело меня с ума, вот-вот готово было снова нахлынуть, и мне было страшно. Теперь я должна была защищать сына; ради него стать сильной. Свекровь не дала замять этот разговор. Она начала кричать, что я груба с ее сыном, затем вошла в нашу спальню и, встав между нами, завопила, что не позволит мне разговаривать с мужем в таком тоне. Я указала ей на дверь.
– Это вас не касается. Это касается только меня и моего мужа.
– Не смей так говорить с моей матерью! Вот позвоню твоему отцу, и мы с тобой позже поговорим.
– Да хоть обзвонись - мне плевать!
Мне было двадцать три, и все начиналось сначала. Если бы эта сварливая баба не вмешалась в нашу семейную жизнь, я думаю, мы могли бы нормально сосуществовать. Чтобы быть справедливой, скажу, что вина за наш разрушенный брак лежит полностью на матери Мусы. Он был пленником правил, которые отводят свекрови основную роль при рождении первенца. Он передал ей исключительные полномочия, потому что привык делать так и никогда не знал ничего другого. Его слабость бесила меня, тогда как я должна была чувствовать к нему жалость.
В итоге судить меня собрались свекровь и отец.
– Ваша дочь ужасно воспитана. Она грубит мужу!
Отец ничего не сказал. Он, должно быть, понимал, что я доведена до предела, кроме того, она ему тоже не нравилась. Меня сначала силой выдавали замуж, а теперь еще и навязали свекровь. Я ждала его реакции.
– Лейла, твоя свекровь говорит правду?
Я рассказала ему обо всем, стараясь сохранять спокойствие, но у меня плохо получалось. Отец отвел меня в сторону.
– Она здесь ненадолго. Тебе нужно научиться контролировать себя. Постарайся для Риада. Не для нее и не для меня - для твоего сына.
Он ушел, попрощавшись с Мусой и его матерью со словами:
– Я прошу у вас прощения за свою дочь.
Я не просила. Ни за что на свете я не собиралась извиняться. Стоило ему покинуть квартиру, как она вновь набросилась на меня.
– А теперь вынеси эти грязные пеленки!
– Нет! Здесь есть мусорное ведро. Так принято во Франции. Когда оно наполнится, я вынесу мешок.
У нее словно подкосились ноги, она присела на корточки и закатила настоящее шоу.
– Меня ноги не держат! Она хочет свести меня с ума! Она хочет свести меня с ума!
– свекровь кричала, не умолкая, царапала себе лицо. Она достала свой платок, чтобы проклясть меня.
– Лейла, единожды на меня - десять на тебя!
Это значит: если ей скажут дурное слово, мне скажут десять. Я наблюдала за ее спектаклем и думала: "Боже, не может быть! Это все происходит не на самом деле - мне просто снится кошмар".